Пожар Латинского проспекта

Во время домашних моих сборов на танцпол Татьяна, подняв голову от исторической энциклопедии, сказала, как о давно решённом:

— Она тебя не достойна!.. Если тебе действительно плохо с нами… Мы найдём тебе достойней и лучше.

Да о чём ты, Таня?! На что мне — «другая»? Если б в том дело было!..

Кого найдёте, и зачем?

Другое дело здесь совсем!..

* * *

— Ты что — из дома, что ли, ушёл? — чуть нахмурив брови, глядела в мои глаза Люба.

Момент благоприятствовал: румба.

— Да нет, ты что! Откуда это такая информация? Ну да — не ночевал, который раз, дома, но так потому, что там, на объекте, оставался. Но сейчас-то — ты ведь знаешь: закончил я.

Едва заметно вздохнув, Люба отвела взор.

— Да ладно, не обращай ты внимания — то бабский, по работе, трёп!..

* * *

— Пойми: Татьяна — это твой тыл, — прижав кулачок чёрной перчатки к груди, убеждала меня по пути на остановку Люба.

— Конечно, Люба — я это знаю! И, что бы там ни было — это всё равно не повод, чтобы бросать семью и ребёнка.

— Да ещё такого ребёнка, — тихо промолвила она.

— О том даже и речи идти не может! А что насчёт разговоров — вали всё смело на меня!

Это же у меня крышу снесло! Это же я чудю не по-детски!.. Прости — так получается. Потому и сам я буду за всё отвечать — тебя пусть даже не трогают!

Посмеют только пусть!.. Сам в школу приеду!

С Гаврилы станется!..

* * *

«Из дома ушёл»!.. Вот Вы, Любовь Васильевна, горазды меня из дома «уйти»! Как тогда, когда получил я накануне очередной от Гриши «транш» (работа на Ушакова шла полным ходом) да по дороге домой вечером забежал в пару (может — тройку) питейных своих заведений — по пути. И, как учил меня шутками, прибаутками, поговорками родному своему языку Альвидас: «Клюкас, клюкас, клюкас, иж гярсим по стеклюкас!» Переводить нужно?.. А уточнять, каким я домой вернулся?.. Так вот, на следующее утро, спросонок спрятав морду в подушку от злобствующей на мой вчерашний счёт Татьяны (жидкая стопочка купюр на столе, кстати, участь мою только и смягчала) и выждав её ухода, начал потихоньку собираться на работу и я: сегодня меня там ждут с особым пристрастием! О том, чтобы завернуть на кухню за каким-то на скорую руку бутербродом или яичницей по-быстрому, и куры не пели: в звенящем (опять-таки — за вчерашнее!) молчании там собиралась тёща. И выслушивать его — молчание это — было выше моих сил: голова и без того гудела, а в животе урчало. Но в кармане подбадривающе шуршало щедро Татьяной оставленное: «На проезд». Поэтому завернул я, изрядный сделав круг по пути на остановку, в «Викторию»: надо было всё-таки чего-то и съесть.

За всегдашней обильностью тамошнего выбора ограничился я тарелочкой  - пластмассовой — борща с пампушками (аминокислоты измождённому моему организму!) и пятью, буквально, варениками с картошкой и луком золотистым поверх — поджаристым! И только принялся, чередуя ложку борща с половинкой вареника, за умиротворяющее — похмельную свою трапезу, как перед столиком, откуда ни возьмись, возникла она — Любовь (тогда ещё, впрочем, строго — Васильевна).

— Лёша, приве-ет! А чего это ты тут?..

Укараулила! «Припасла»! «Спалила».

Тоже по пути на работу в супермаркет зачем-то забежала. Ей давно учеников в классе школить пора, а она мужей подруг здесь прихватывает!

Понятное дело, с жирным подбородком и масляными губами, да ещё вареником тем поперхнувшись, внятно ответить я не смог — не подготовился дома! Не заучил заранее ответ. Что и дало Любе повод с живым, неназойливым участием спросить в школе срочно найденной Татьяны: а чего это он по «Викториям» спозаранок столуется — из дома, что ли, ушёл?

Вот сарафанное радио — перекусить на стороне нельзя! Чего уж там — о другом думать!..

«Nothing to port»!

* * *

— Иди уже в море, — сказала утром мне Татьяна, — нам надо от тебя отдохнуть.

Пойду, пойду, Танечка — вот- вот!

* * *

Уж как я сам от себя устал!..

Смешные деньги меня от моря отделяли — шесть тысяч рублей! Сущие ведь копейки для взрослого-то мужика. Кто бы мне сказал — в душе над тем инфантом бы скривился: «Иди да заработай!»

Где?

С работой, в кризисные теперь времена, было тяжело. А уж в конце января — тем более. К тому же, постоянная работа отпадала — нужны скорые деньги, да и как я, на дне полном трудовом, буду по крулингам шастать — ещё и без трудовой книжки. С временной работой были, в общем, те же самые трудности, плюс к тому — она отсутствовала почти напрочь, а те скользкие варианты, что порой и предлагались, были совсем не варианты:

«блуда». Со строительными калымами — на них только и оставалось уповать — было глухо: мёртвый, до весны, сезон. Десятки объявлений в каждой газете о поиске работы отделочниками-универсалами (расплодилось в «жирные» докризисные!). Добавить сюда ещё тысячи приезжих гастарбайтеров, согласных на любую работу за сущий бесценок: Гаврила, твоё дело — табачок!

Но прорываться было надо!

Прорвёмся! Чай, не в таких передрягах бывали!

Что-нибудь да придумаем…

Главное — завтра четверг!

Удивительно, но Любушка-голубушка начала опаздывать и здесь.

— А как вашу партнёршу-то звать? — вдруг ни с чего поинтересовался Паша Кудрявенький. — Лена?