Пожар Латинского проспекта

Есть ли нужда говорить, что в первую очередь была выбрана длиннющая Емельянова, в прилегающих улочках и переулках которой и таилась та самая улица Мечникова.

«Я там была, как-то, недавно — дом, в котором мы комнату снимали, уже переделан, уже другой!..»

Строятся люди…

Пять лет назад, тоже по случаю, работал я месяц на кладке строящегося, уже на выезде, дома из красного кирпича. На другой только этой улицы стороне, где скоро (несколько лет — Гавриле теперь не срок!) буду спасать Славин камень (где, Гаврила, ты в городе ещё не работал?). Но тогда я помогал знакомому из белорусской бригады — им на Новый год домой ехать было надо, а до того — этаж первый перекрыть. Вот и позвали. В итоге, они-то под Новый год уехали, а я остался — хвосты доделывать. И вот, третьего, прекрасно помню, января – вечером -  потряхивался я на жёстком сиденье троллейбуса, катящего с дальнего того конца.

И уже за последней остановкой перед поворотом — там, где видна была уже остроконечная кирха с медно-позеленевшим верхом, вдруг заслышался заливистый разбойничий свист, и троллейбус остановился, открыл задние двери.

Новогодние праздники — шофёру тоже, наверное, хотелось дарить людям подарки. Минута — и мимо меня протиснулись внушительный отец семейства (главный, должно быть, соловей-разбойник), хрупкая, вёрткая его супруга (ведьма-вдохновительница,

кто же ещё?) и черноглазый бесёнок, что начал энергично высматривать свободные места. Я одно тотчас освободил. И, боком, боком, ушмыгнул на заднюю площадку, спрятавшись за одинокими пассажирами, и в окно отвернулся. Но и под его углом переломился мне пару раз взгляд глаз чёрных — глубоких и загадочных.

То были Нахимовы. В праздничные гости, наверняка, к кому-то ехали — со съёмной своей, в панельном уже доме, квартиры. Чистенькие, нарядные, праздничным предвкушением пышущие! Куда мне, работяге серому, пыльному да унылому с ними «здоровкаться» — общаться?!

Те дни хотелось вспоминать ещё и из-за телевизионной премьеры «Мастера и Маргариты». «Ой, ну кот — вообще!.. У нас все в школе от него в восторге! — делилась впечатлениями Татьяна. — И Мастера нашли тоже — всем девчонкам нравится». У меня же были небольшие вопросы к Коровьеву — несколько, казалось мне, в исполнении Абдулова тот тяжеловат, да и к Воланду Басилашвили, пожалуй, того же плана. Но зато Абдулов великолепно показал многовековую усталость рыцаря, вынужденного странствовать по свету гаером в свите Воланда — в эпизоде, когда «отзвонился» он в НКВД о махровом валютном спекулянте управдоме. И в целом фильм получился замечательный! Достойный незабвенной книги. И очень удачно была сыграна Маргарита. «Я стала ведьмой от горя и страданий»…

А Люба-то при первом же случае спросила у Татьяны в школе: «Это Алексей был или не Алексей?.. Он не узнал нас, что ли, — не поздоровался?»

Занялась небольшая метель, что прятала лица прохожих поглубже в воротники и шарфы — не до меня им, с убогим моим занятием, было, — но делала абсолютно невозможной расклейку объявлений на столбах. Пришлось ограничиться автобусными, под козырьками, остановками. Где тоже приходилось выжидать краткую минуту одиночества: когда уже автобус или маршрутка увезут стоящих здесь, невольно мешавших мне и ничуть в том не повинных людей?

Но улицу Мечникова я всё же нашёл. Только что объявлений впустую клеить не стал — метель.

* * *

А Абдулова я со временем Коровьевым принял. Впрочем, и ни Коровьевым даже, а тем мрачнолицым рыцарем, что так неудачно пошутил однажды. «…Его каламбур, который он сочинил, разговаривая о свете и тьме, был не совсем хорош. И рыцарю пришлось после этого прошутить немного больше и дольше, нежели он предполагал»… Несколько веков, получалось. Что там, в сравнении — три с лишним ушаковских моих года?! На которые, по «не совсем удачной» моей мысли (дурости, точнее!), я «попал». И в течение которых, памятуя где-то и рыцаря того, старался уже лишний раз не шутить — с «серьёзными людьми» шутки плохи.

Но на всём протяжении этих лет я мечтал лишь о том мгновении, когда смогу с чистой совестью сказать: «Рыцарь свой счёт оплатил и закрыл!»

* * *

«До вторника»!..

* * *

Морозной тишиной предутренне дышала

Та Мечникова улица — и ни души!

Любовь незримо лишь с Гаврилою ступала.

За полуночное свидание винить его ты не спеши!

Только так и следовало начать этот день — полный надежд и предвкушений грядущего счастья встречи. В самый, ещё далеко дорассветный спозаранок пошёл я да и поклеил объявления там.

Холодные и гладкие бетонные столбы, правда, никак не хотели принимать моих бумажиц, но, по третьему слою клея, всё-таки уступили блаженному.

Если бы дурь всю Гаврилы

В нужное русло направить —

Вышел из дела бы прок!

/Gavrilla Japan/

Лишь бы до рассвета продержались! Там кто-нибудь за них взглядом и зацепится — само собой!

* * *

«Вы продержитесь только до рассвета…»

— Ого, а чего это вас так мало? Налёт, что ли, ночью ожидается? Штурм! — на радостях ухода с работы весело вопрошал я как-то зимним вечером на Ушакова.