Читаем Пожар Латинского проспекта полностью

Кого же она мне напоминает своей походкой — побежкой?



Я глядел ей вслед, пока она полностью не скрылась из вида. А потом поковылял домой — шагами медвежонка…



* * *



А ещё Слава, когда как-то проболтался я ему, что Наталья Алексеевна, приезжая посмотреть за ходом работ, только мне Никитку («Алексей, вы присмотрите немного — я в дом быстренько забегу!») на получасовое попечение и доверяет, уважительно заметил:



— По законам сицилийской мафии, кто с ребёнком крёстного отца понянчился, тот уже умрёт лёгкой смертью — если вдруг убить надумают. Вот так!



И на том спасибо — уже было дело! Хотя…



Одно лишь непонятно было,


О чём у Миши бы спросил:


Будь сицилийцем наш Гаврила —


Законы б мафии он чтил?



Вряд ли — свои имеем понятия!



…А хозяйка мне чадо драгоценное доверять стала, думаю, после случая того — на крыльце ушаковского дома произошедшего. Сидел я, весенним ливнем от камня прогнанный и загнанный под козырёк парадного входа, на перевёрнутом ведре; сюда же, «выгнанные» текущим хозяйским осмотром внутренних работ, вывалили на перекур все строители — сплошные, получалось, изгои! И к нам же, ускользнув от отвлёкшейся на какой-то момент Натальи Алексеевны и потерявшего бдительность Миши, пулей выскочил полуторагодовалый Никита.



Совершенно инстинктивно, с ведра чуть только зад и приподняв, выбросил я, в преграждение пути к крутым ещё малышу ступеням, руку — шлагбаум.



— Спасибо, Алексей! — через несколько мгновений подхватывая шустрого беглеца, по-человечески искренне поблагодарила хозяйка. И выразительно обернулась к равнодушно покуривавшему тут же Костику. Что и стоял много ближе, и, пользуясь моментом женского наклона, совсем не на то глаза пялил.



«Вот уж, действительно, дрянь!»



Так Гаврила в нежданное совершенно доверие и втёрся. Сидя на ведёрке ровно. Занимал теперь наследника то ключом от шлифовальной машинки — блестящим, то камушком, что, в ведро с водой падая, диковинные брызги вызывает. Любовь к труду попутно прививая и от ступеней лестницы вниманье детское ежеминутно отвлекая. Тех самых ступеней, что вот-вот оживут торопящейся походкой лёгких ног, к совершенно счастливой, чистой, безоглядно доверчивой улыбке ребёнка. Той, что не ведает ещё


ни о серьёзности жизни человеческой, ни о зыбкости её устоев, ни о предательстве любви…



* * *



— Пойми — ведь это было предательство!



Всё не могли забыть здесь турнира! Точнее — несостоявшейся для меня вечеринки…



Ничего не возражая Татьяне — возразить особо было нечего, и уж совсем не хотелось, — я выбрел в полуночную кухню. Разложив, для вида, черновики писанины и учебники испанского, а теперь ещё и английского («В море! В море!..») языков, на деле же выудил из амбарной тетради стопку чистых листов формата А4. Если сложить каждый лист вчетверо и разрезать — получится бумажный квиток, вполне подходящий размером для уличного столбового объявления.



Каменный век? Да! Но надо пробовать сейчас все варианты, не брезгуя и этим — мне нужен один-единственный заказ у какой-то бабушки на даче! И очень возможно, что на рукописное-то объявление кто-то и клюнет — почему нет? По объявлению в газете, во всяком случае, пока никто не позвонил.



Зима? Не сезон? Конечно! Но кому-то — пусть кому-то одному из тысяч всех остальных! — возможно, срочнейшим порядком нужно тепло в дачном его доме — в том, в котором он живёт.



Я принялся выводить буквы кисточкой. Главное, чтобы Таня не увидела! Но она, кажется, уже засыпала. Который теперь час?



Взглянув на мобильный, я увидел пришедшее sms. От Неё: «Извини. До вторника. Всё знаю».



Она отправила его в восемнадцать минут двенадцатого. Получалось, без оглядки на всех и вся…


* * *



Сладки бывают пораженья:


Не победитель, кто не знает,


Нежданно как приходит сообщенье


В полуночи, что душу поражает…



А двадцать семь «объяв» я победил! Наполовину — надо ж было их ещё поклеить.



* * *



Зима, уже не подсвеченная новогодними огнями надежд, теперь не серебрилась, не искрилась, не блистала…



Зима теперь не серебрилась,


Не искрилась,


Не блистала…


Всё лучшее уж, Новогодье миновав, прошло.



Ничто Гавриле нынче не светило,


Не ждало,


Не обещало —


Мерцанье сказочных надежд порошей занесло.



— …А я буду расти! Несмотря ни на что… Я хотела бы жить в Питере, работать там в каком-то историческом архиве или в музее… А ты меня тянешь вниз!



Всё так, Танечка, всё так!.. Не буду я тебе мешать — в том, наверное, моя сейчас тебе и будет помощь.



* * *



В пустую бездельную субботу, чтоб не путаться под ногами у домашних и меньше мозолить глаза Татьяне с тёщей, я выдвинулся из дома — рекламный бренд свой продвигать: объявления по столбам расклеивать. Лучше, конечно, это было делать


ранним утром — когда людей, которых я немало за этим занятием стеснялся, на улицах были считанные единицы, да и те спросонок спешили на работу. Но сегодня район расклейки был выбран с частным сектором, а значит, с собаками за заборами. Чего людей в выходной день спозаранок собачьим лаем будоражить?!



Гаврила грамотно щупальца своего «бизнеса» растянул: дачные общества, районы с печным отоплением.



Перейти на страницу:

Похожие книги