Пожар Латинского проспекта

Понять мужское сможешь ты едва ли.

В любом случае, Олежка, это лучше, чем на нарах: тебе ли этого не знать?

А я вообще любил спать на ровном и жёстком, деревянном, по-спартански! Тело по-настоящему отдыхает. А позвоночник и вовсе — радуется… И никого, опять же, из несчастных своих домочадцев, храпом своим могучим не разбудишь.

* * *

…А у Фиделя, который под тропическим ливнем спал, даже того не замечая, прозвище-то: «Кабальос»! Жеребец. Так что, Гаврила, во сне не вздрагивай, не ворочайся: с бока припёка от повстанцев великих можешь расположиться! По перекличке фамильной — имеешь право!

* * *

В третьем часу ночи я поневоле проснулся: батарея едва теплилась, и этого тепла уже было крайне мало против холода бетонного пола.

Эх, где ты, двухкилловаттный мой обогреватель с турбонаддувом? Верный мой друг, так выручивший меня там, на Ушакова!

Ты тихо скончался в глубине подвала, среди пыльного строительного скарба, выработав до последнего свой ресурс в течение трёх зим, в которые героически воевал с морозом в ушаковском дворе.

И мы победили с тобой эти зимы!

…Я купил его, вместе с отдельным удлинителем и сорокаметровой катушкой удлинителя с четырьмя розеточными гнёздами, в большом строительном супермаркете. Симпатичная девчушка- продавец радостно щебетала, выписывая товарный чек:

— Приходите ещё: нам нужны такие покупатели!

Когда приехал с покупками на Ушакова, Витя-что-с-Лёшей с улыбкой порадел:

— Блин, Лёха! Ты здесь столько и не заработал, сколько уже привёз!

Я ведь ещё тащил под мышкой объёмный куль парниковой плёнки, что там же купил.

— Сурьёзному делу — сурьезный подход! Трус не играет в хоккей!

«Отобьётся»! Мы за ценой — свободы! — не постоим!

— Ничего, Гриша, что он два киловатта в час жрёт?

— Нормально, нормально! — поспешил заверить Григорий. — Всё, Алексей, что тебе нужно для работы, — пожалуйста!

И то хорошо!

Деньги на финансирование Альвидовской утопии тогда у меня ещё были…

А лёгкие деревянные бруски ушаковская сторона купила и привезла!

Весь этот новёхонький, на котором и муха не сидела, скарб был нужен Гавриле вот зачем…

Однажды, в осеннее воскресенье, когда дождь лил как из ведра, а Гаврила-экстремал, облачившись в зелёный непромокаемый плащ и такого же цвета сапоги, удало лепил себе свой камень, на особняке, укрываясь от ливня под чёрным зонтом, появился хозяин.

«Осеннее… Воскресенье… Гаврила-экстремал… Камень ваял».

Нет, не так!..

Однажды, в промозглую, первую осень,

Ваял мокрый камень, хоть был выходной.

Гляжу вдруг, нелёгкая шефа приносит!

И он, подивившись, глаголит со мной…

— Вы, Алексей, и в такую погоду работаете?!

Эх, Владимир Игоревич,  хитрован ведь знал почти наверняка, что по воскресеньям-то обязательно вы на доме появляетесь.

— Ну, так — надо поспешать!..

Ты бы летом, в жаркий разгар дня рабочего, за пивом ледяным в ближайшую лавку реже поспешал!

— А чего мне: одёжа непромокаемая есть, в ведро с раствором — видите! — дождь не попадает, на кладку — тоже!

Непромокаемым армейским комплектом химзащиты снабдил меня тесть Иваныч («Возьми, потом можешь там и оставить»). А с одной стороны пластикового ведра Гаврила сделал вырез — под руку со шпателем, а сверху ведёрко укрыл фанерным облом-

ком: голь на выдумку хитра!

Ты бы в погожие, ясные дни осени меньше хитрил, как в окрестные магазинчики за «шкаликом» незаметно умыкать!

Шеф, помявшись с ноги на ногу, перебросил в другую руку чёрный зонт:

— Так вот я и думаю!.. Про зиму: сделаем вам такой домик — переносной, да и будем его от столба к столбу двигать?.. Чтоб работа-то у нас не останавливалась!

Про то же самое думал, на досуге да между делом, уже и я. Если уж «они» не соберутся каменную эту эпопею до весны свернуть… На что очень и очень, впрочем, надеялся…

А сказать «нет» я не мог: обещал ведь до зимы со всем управиться.

Очень уж этого хотел! Потому и сам в то верил: без веры-то — никуда!

Так мы, как говорил после Гриша, и «ушли в зиму». Сколотил я из брусков каркас — буквой «П», только посередине ещё перемычкой усилил: получился уже иероглиф неведомого значения. Набил на него купленной парниковой плёнки — с запасом: чтоб

и по краям достаточно свисало. И ещё такой же пласт — шлейф многометрового куска синего прозрачного полиэтилена, с затейливо накрученным брусочком в оголовке, накидывал поверх каркаса, приставленного к столбу — капюшоном. Двойной получался плёнки слой, двойная защита с воздушной прослойкой: термос! Всё — для тепла внутри: это во;вторых! А во;первых, чтобы — упаси Боже! — эксклюзивную штукатурку забора декоративную не повредить, не покорябать, не царапнуть! Покрашено, говорили, каким-то колером чудным, неповторимым. Поэтому и капюшон-башлык был сплошь полиэтиленовый, а каркас «кибитки», или шатра, вверху, где он опирался на столб, был обвязан мною завалящей телогрейкой и обит мягкой половой подложкой.

Всё по уму!

Боковые треугольные «полы» полиэтиленового «кафтана» прижимал к земле парой кирпичей. На сам каркас городил сзади поддон, прижатый, в свою очередь, тяжёлым шлакоблоком — чтоб ветром парусную мою конструкцию не унесло.

И пусть снаружи непогода злится,