Пожар Латинского проспекта

Сунулся ко мне однажды и Костик. Он ведь везде свой нос совал: авось, «косяк» где-нибудь высмотрит, да хозяину невзначай «сдаст» — зачтётся! Ну, а не зачтётся, так для души!..

— Да ну, на фиг! Чтоб я в такой тесноте работал!

А там, внутри, было здорово! Там всё было по уму — компактно, и не в обиде. Разложенный всеми четырьмя видами камень — каждый в своей стопочке, и каждый готов помочь тебе — и поможет! — быстро и здорово обрамить этот столб. Так, чтобы всем на диво!

То не под покровом синей парниковой плёнки — нет! — под накидкой фиолетово-черной мантии творил свой непостижимый фокус Гаврила: на бис! Поймал, наконец, он кураж! И разогнался теперь не на шутку.

Бывало, что и за день столб «выгонял». Другое дело, что ещё день его обогревать было желательно.

Работа шла ударными темпами, рабочий день самовольно теперь удлинялся до восьми–девяти часов вечера: замечательная вещь — китайский налобный фонарик — был куплен по ходу, он добросовестно подсвечивал мне своим лунным светом. Без него, надетого на вязаную шапочку, я уже работы и не мыслил: милое дело — и среди дня какой-то мелкий фрагмент дотошно рассмотреть!

Шатёр победоносно шагал ходулями своих балок от столба к столбу. Больше, чем на два-три дня, у одного не задерживаясь.

Понятное дело, бескровно такие успехи здесь пройти не могли…

Однажды, субботним утром, готовящимся, впрочем, и в полдень переходить — часу, верно, в одиннадцатом — зашёл я в дом в приподнятом — ещё и из-за исправной работы вентилятора — настроении и начал переодеваться в рабочее. Немузыкально что-то напевая: только что повтор пятничного хит-парада «Чартова дюжина» слушал, из-за чего и запоздал. Так ведь и работал теперь без выходных — обогреватель всё тот же.

Некоторые персонажи не могли, конечно, оставить без внимания моё опоздание!

— Чего это ты так поздно? — начал допрос с пристрастием Костя Мент.

— Так ведь суббота, — ещё не мог полностью переключиться на их волну я, — дела домашние.

— Какие у тебя могут быть домашние дела? — процедил Олежка Длинный. — У тебя дома-то нет!

Вот так вот — с ходу: под дых!

Я продолжал собираться — мне надо было делать ни в чём неповинный столб: разве он виноват, что с такими уродами здесь бок о бок работаю?

— Всё у меня есть, — не повышая голоса, степенно ответил я, — и семья, и дом.

— Семья есть, — кивнул Длинный, — а дома у тебя нет!

Я уже застёгивал сапоги химзащиты, не опускаясь — лежачего не бить! — до простого вопроса, а где, Олежка, был твой дом родной в течение трети, должно быть, жизни твоей, страшно счастливой?

А про семью уж в твой адрес — и подавно…

Вот чем и страшны были здешние люди — поневоле им начинал уподобляться…

«Вестись» — по-здешнему слогу.

Да ну их, ущербов!.. Они друг друга нашли!

Им не дано понять простой радости, что испытаю уже через считанные минуты. И обогреватель, вновь ровно загудев, прожужжит мне все уши о чём-то, конечно, хорошем и добром. О том, что стоит делать этот столб — с душою! Не для кого-то — для себя, в первую очередь. Ибо с каждым положенным камешком будет утверждаться простая и вечная истина труда и созидания, а всё фальшивое и напускное, что осталось за шалашом, отступит, «отпрыгнет» — как любители этой самой фальши говаривают. И камешек, податливо ложась в руку, найдёт своё место сам, удобно и мирно потеснившись с соседними камнями — что примут его, как родного… И суровая к случайным людям, любимая моя работа каменной стеной встанет между нами.

Камень будет стоять за меня!

* * *

Поворочавшись ещё немного, изрядно уже закоченев, перебрался я к камину. В усталости прерванного сна, запихав полную топку дров, разжёг огонь и неудобно устроился, взгородив поддон на подложенные кирпичи, подле. Меняя бока под жар пламени и выстрелы искр.

Каменный век!

Уже рассвело, и безжизненная зола уже не теплилась в топке, когда подъехал Вадим — с новым газовым баллоном. Оказывается, баллон, стоящий на улице в специальном деревянном ящике, от которого и питался газом домашний котёл, попросту замёрз. Потому и не грели батареи.

Глянув на всё тот же, практически, что и вчера вечером, объём проделанной работы, Вадим втянул голову в плечи:

— Ну, и зачем тогда было оставаться? Чтоб от жены побухать?

Как зачем? А турнир, таки, выиграть?

— Может, с тобой так и надо разговаривать — как там?

Опять Славина работа!

Вадим уехал…

Вот встать бы сейчас, обуявшись такой же лихой, как на зимних столбах, удалью, да махом и шлёпнуть смешной этот, о двести десяти несчастных плитках, камин!.. На одном ведь столбе камней больше было!

Но, что-то, «нету силов» никаких… «Сдулся» Гаврила. Слабак!

Сил у меня хватило сейчас лишь встать и перетащить фанеру опять — к теплеющей батарее.

…А там, когда бодрым, морозным декабрьским утром отвалил я, на обозрение вывалившего по такому случаю на парадное крыльцо трудового люда, шатёр от первого ещё, по той зиме сделанного, столба, то Гриша, щурясь от слепившего снега, только

покачал головой:

— Да, Алексей!.. Ты — парадоксальный человек!

И каменная слюда золотом победителя блестела в отражении чистого солнца.