Познавая боль. История ощущений, эмоций и опыта

Господу было угодно, чтобы иногда мне являлось следующее видение. Я видела рядом с собой, по левую руку, ангела в человеческом обличье. <…> Он был невысок ростом и очень красив, лицо его так пылало, что он казался одним из высших ангелов, которые, наверное, всегда полыхают. <…> В его руках я увидела длинное золотое копье, на железном острие которого, как мне почудилось, сверкал огонь. Он, казалось, несколько раз пронзил мое сердце так, что острие достигло самых внутренностей. Когда он вытащил копье, мне показалось, будто вместе с ним он вытаскивает и внутренности тоже, оставляя меня полностью опаленной [abrasada] великой любовью к Господу. Боль была так велика [grande], что я испустила несколько стонов. И так сильна была нежность [suavidad], принесенная мне этой величайшей [grandisimo] болью, что едва ли можно желать с нею расстаться, и душа уже не будет довольствоваться меньшим, чем Господь. Это не телесная боль, а духовная, хотя тело имеет в ней свою долю — поистине великую долю. Так сладостно нежное общение [requiebro], которое происходит между душой и Богом, что, если кто-то не верит мне, я умоляю Благого, в Его благости, подарить им такие же переживания.

В те дни, когда это происходило, я двигалась будто в оцепенении. Мне не хотелось никого видеть и ни с кем разговаривать — лишь принимать свои страдания [abrazarme con mi pena], которые были для меня большей славой [gloria], чем любая другая, что может исходить от всего сущего. Так бывало со мной несколько раз, когда Господу было угодно послать мне эти наслаждения, и так глубоки они были, что, даже находясь рядом с другими людьми, я не в силах была противиться им; так что, к моему большому огорчению, о них стали говорить <…> Прежде [antes] чем начинаются страдания [pena], о которых я говорю, Господь словно уносит душу и вводит ее в экстаз, так что не остается места ни для печали, ни для страданий [no hay lugar de tener pena, ni de padecer], потому что она тотчас начинает испытывать радость [gozar][370].

Поправки к переводу представляются оправданными, так как существует четкий переход от первой части рассказа, где Тереза говорит о физической и духовной боли как о dolor, ко второй, где она, по-видимому, говорит о страдании как о pena. Перевод обоих слов как «боль» приводит к искажению смысла. По большому счету для восприятия текста это, возможно, не имеет значения, но в данном случае я считаю это важным. Есть еще одно существенное исправление: в испанском тексте душа входит в экстаз до начала страданий, тогда как в каноническом английском переводе это происходит в момент начала страданий. И опять же, это различие очень важно.

От описания видения невозможно оторваться: Терезе физически пронзают сердце и вытаскивают внутренности. Это опаляет ее. Я не соглашаюсь с общепринятым переводом «воспламеняет», чтобы избежать метафоры страсти. В данном отрывке ожог в буквальном смысле кажется более уместным. Тереза говорит, что сильная боль породила нежность, suavidad, и этот момент понять трудно. Физическая или духовная боль как будто не позволяет сопротивляться, смягчает ее, лишает ее возможности действовать, успокаивает. Это полная открытость для непосредственного переживания Господней любви. В классическом английском переводе речь идет о «беседах любви» между душой и Богом в этом состоянии, но Тереза определяет это более узко — как ухаживание, обмен комплиментами, или, как я здесь выразился, нежное общение. Это приближение к единению с Богом.