Недавно в New England Journal of Medicine вышла нашумевшая статья, посвященная этому вопросу. В ней, аналогичным образом, надлежащее внимание уделяется контексту, ожиданиям и социокультурным «рамкам», но при этом говорится о «молекулярных событиях и изменениях нейронных сетей, лежащих в основе эффектов плацебо и ноцебо», которые «опосредованы ожиданиями»[467]
. Представляется маловероятным, что плацебо удастся полностью контролировать или использовать, если сохранится такой случайный приоритет биологических процессов, исключающий их постоянное динамичное участие в опосредовании внешних условий. Предпосылки для знания или уверенности в пользе или вреде чего-либо существуют как вне мозга, так и внутри него. Более того, эта биокультурная динамика нестабильна. Изменения как в концепциях, так и в опыте происходили и происходят, но их невозможно учесть, рассматривая только одну часть формулы. Представляется полезным включить исторические и гуманитарные методы в лабораторные исследования. Тогда ученые будут задавать другие вопросы, и статус нового знания изменится. В качестве яркого примера можно привести новаторское исследование, посвященное увеличению числа реакций на плацебо с течением времени в американских клинических испытаниях нейропатической боли. Оно показало, что рост эффективности плацебо может быть частично обусловлен типично американским способом отбора испытуемых через рекламу, что «приводит к разнообразию подопытных пациентов и их особенностей»[468]. Это наблюдение таит в себе возможности для исследований, направленных именно на решение вопроса о влиянии культурной и контекстуальной специфики на физиологию. Я не знаю, ведутся ли такие исследования в настоящее время, но смею надеяться, что гуманитарный подход к плацебо может на них вдохновить.Заключение. Эфемерный пациент
Пациент — это буквально тот, кто страдает. Patior
значит «я страдаю» или «я терплю». Кроме того, это слово можно перевести как «я подчиняюсь». Именно эту эмпирическую категорию, а не того, кого лечат современные врачи, я обозначаю словосочетанием «эфемерный пациент». Не существует единого способа выражать страдания или осмыслить, что такое переживание боли или ощущение избавления от нее. Хотя в определенном смысле каждый читатель знаком с болью, единственное, что можно извлечь из этого знания, — это то, что боль пластична. Она индивидуальна и социальна. Она носит субъективный характер, но возникает и облегчается посредством интерсубъективной и коллективной динамики. Она обусловлена культурой, поскольку ее переживание всегда усваивается в соответствии с концептуальными рамками культуры, в которой формируется человек. Поэтому она меняется, даже один человек по-разному чувствует ее в течение жизни, а возможно, даже в течение короткого отрезка времени. Боль универсальна лишь в том бессодержательном смысле, что (почти) каждый человек в какой-то момент испытывал какие-то «болезненные» ощущения, на самом же деле она концептуально разнообразна. Я могу говорить о «боли» в этом общем смысле, но, чтобы в полной мере оценить бесчисленные возможности столкновения с болью, ее преодоления или даже прославления, необходимо изучить концептуальную и культурную специфику различных контекстов страдания, познакомиться со знаками, символами и выражениями боли в конкретном месте, увидеть «пациентов» в их собственных мирах. Вышесказанное относится к историкам, изучающим знания о боли и ее переживании. Но, быть может, еще важнее то, что эти выводы должны принимать во внимание современные врачи и медсестры, а также здравомыслящие медицинские функционеры по всему миру. Несмотря на включение этого факта в наиболее авторитетное определение боли, остается почти непреодолимый соблазн отмахнуться от многочисленных доказательств непостоянства и изменчивости болевого опыта. Этому искушению необходимо противостоять.