Познавший гармонию

А к Злобину я из Москвы приезжал в Санкт-Петербург, слышали о таком городе? Он еще на Фонтанке жил в коммунальной квартире. Соседи? Ну, еще как гневались, ежели из его комнаты постоянно трели раздавались… Но ничего – терпели. Помню еще у него на стене грамота висела: Вся синагогальная общественность отмечает, что кантор Златкин, раньше певший диким голосом, после занятий со Злобиным Константином Васильевичем исправился, и голос его звучит сейчас вполне благозвучно. За что и благодарность выражаем профессору. Было у него много учеников, но не консерваторские. Да консерваторские к Злобину и не ходили, он ведь по другой системе учил. И приезжал я к нему в Петербург по много раз в год, вот и поставил он мне голос. А в первый раз приехал я к нему в 48-м году, было мне тогда уже двадцать семь.

Как я его нашел? Однажды в гостях в Ленинграде у своего приятеля члена-корресподента Академии наук Александра Михайловича Сенкова, большого любителя пения, после исполнения хозяином дома романсов встал Алаторцев и сказал: а вот Василий Васильевич тоже любит петь романсы. А какой у вас голос – спросил артист Нежданов. Бас. После исполнения романсов Нежданов сказал, у вас не бас, а тенор! Поспорили. Хорошо, сказал Нежданов, завтра пойдем к моему другу педагогу Злобину, и он уж точно определит ваш голос. А я потом даже стал крестным отцом дочери Алаторцевых Ирины. Правда, попросила меня об этом жена Алаторцева, сам Володя ведь членом партии был, он буркнул только – я ничего не знаю…

Дожил Константин Васильевич до 92 лет, и я до конца был связан с ним, после него я никогда ни у кого не брал уроков пения, работал один. Ведь чтобы совету Карузо следовать, диафрагму включить, надо было мне полностью изменить манеру исполнения. Всё переделать. Другая манера дыхания, итальянская школа. Это позволяет мне петь всегда, когда я захочу и без какого-либо разогрева. Любимые произведения? Скажу. “Сомнение” Глинки, “Элегия” Массне. А если на бис просили, пел обычно “Клубится волною” Антона Рубинштейна…

А в Москве, Г., меня сам Свешников Александр Васильевич в консерваторию приглашал, знаменитый профессор. Закончите, говорил, консерваторию, будете сами учить. Работа непыльная, сидишь себе, слушаешь, где “ля” надо поправить, где “соль”…

А когда в Маниле на межзональном был, разговаривал с секундантом Юдасина – Некрасовым. Он читать по руке умеет и сказал мне Некрасов, что согласно линии жизни предназначено мне было на самом деле чемпионом дольше оставаться, чем один год. Спросил его еще, как книгу свою назвать, он сразу сказал: “Жизнь, вдохновение и гармония”. Думаю, что как-то похоже и будет называться книга. Шахматы ведь гармоничны именно в таком виде, как они есть. А шахматы Фишера – бред какой-то. Они лишаются гармонии, которая в них заложена.

Я вообще и в жизни и на шахматной доске сразу чувствую, когда гармония нарушена. Вот составлял книгу моих лучших партий, начиная с 1935 по 1991 год, набралось всего 321 партия. Если рассматривать их с точки зрения чистой гармонии, только одна десятая безоговорочно подошла под эту категорию. А вот жизнь, знаете, много шире шахмат, и возможность совершить ошибку тоже много больше. И я всегда остро чувствовал, когда что-то не то делал, и свербило меня это потом, не давало покоя…»

Декабрь 1997. Он в Голландии. Проиграл две партии в Гронингене молодому Морозевичу. Звонит по телефону: «Г., со мной несчастье произошло. Несчастье, несчастье».

«Что стряслось, В.В.?»

«Черти пешку стащили! Получился в партии с Морозевичем ладейный эндшпиль. Ничьей, вижу, скоро должно дело кончиться, активность у меня достаточная. Дай-ка, думаю, проходную свою по линии “b” пешкой “а” подкреплю. Уже собрался было сыграть а3-а4 сыграть, глянь, а нет у меня никакой пешки “а”, не иначе черти увели, прямо наваждение какое-то… Чертовщина, не иначе».

19.1.98. «Вернулся недавно из Стокгольма, играл там в открытом турнире – и начал ужасно, зубная боль – хоть на стенку лезь. Но как зубы вылечили, так и набрал 4,5 из 5… Но вы меня должны, Г., еще кое с чем поздравить… С чем? А в новом рейтинг-листе, как мне сообщили, я сразу 35 пунктов прибавил. Так что, получается, у меня всё еще впереди. Наращиваю Эло!..»

Август 1998. Он только что вернулся в Москву из Вены, где играл в турнире женщин с ветеранами.

«…как было в Вене, В.В.,? В Вене три девицы – вени, види, вици?»

«Какое там вици, Г., я теперь по види больше. А что вици касается, то девицы сами нам чуть вици не устроили. Если бы не Виктор Львович, гигантский плюс набравший, вообще проиграли бы сеньоры. А главная неудача музыкантов постигла: Портиш и я – по минус два набрали, а Тайманов вообще минус семь. Мы с Портишем, значит, всё пропели, а Тайманов, получается, не на те педали нажимал.