Познавший гармонию

Что? В чемпионате страны отказываетесь играть? Ни в коем случае, Г., играть нужно. Побейте пижончиков. На меня посмотрите: полуслепой гроссмейстер, а играет. Но случается, конечно, как в Вене: и меч его выпал из дрогнувших рук, или что-то в этом роде. Помните, как Яков Герасимович Рохлин книгу свою назвал? “Мыслить и побеждать”.

А то – меня возьмите в качестве консультанта. Консультанта с копытом? Вот именно! Вместе что-нибудь напридумаем. Но если уж совсем невмоготу, поблагодарите за высокую честь, скажите, что в следующем году сыграете. А так – ведь в другой раз не пригласят… Хотите практическую игру окончательно оставить? Нет, делать этого не следует. Хоть время от времени, но играйте. Ведь самое главное – что? Найти место шахматам в жизни и определить это место для себя – вот и всё…

А вообще-то я, Г., в шахматах в фатум верю, в судьбу. Вот играл, помню, с Осипом Самойловичем Бернштейном. Дело было в Гронингене в 1946 году. Ладейный эндшпиль на доске – сдаваться надо Осипу Самойловичу, другой на его месте и сдался бы. Симпатичный был человек Бернштейн, адвокат старой школы еще, но игрок кафейный. Ну и начал головой качать Осип Самойлович, да приговаривать – русский его был замечательный: “Ах, жулик московский, жулик московский, так обманул старого дуралея…”

Рассмешил меня Бернштейн, я возьми и сделай ход, не подумав, вот на пат и нарвался. Потом частенько мы в гостинице у меня в номере сиживали, он мне всё партию с Котовым показывал: “Посмотри, Васенька, – говорил, – как я Котова жертвой ферзя обыграл. Мечтал всё до смерти в Россию съездить, антоновку попробовать. Много, говорил, я в своей жизни яблок попробовал, но антоновка…”

Или вот другой случай с того же гронингенского турнира. Играл, значит, я в последнем туре с Лундиным, и начали мы ходы повторять, а ничья мне третье место в турнире давала… Чувствовал, что есть там выигрыш, но вечный шах дал. И действительно – после простейшего хода ладьей я ему мат ставил… Потом точно такую же позицию в партии Чигорина нашел, так Михаил Иванович не упустил такой возможности, конечно… Значит не судьба была мне тогда. Нет, не легкомыслие, нет. Фатум. Вот так: там пол-очка, здесь пол-очка, вот и поделил бы с Эйве тогда второе место…

Да, фатум. Вот с Ботвинником в 58-м году в матч-реванше необъяснимое количество грубейших ошибок было. В одной партии пошел я королем не на то поле, а пойди на другое – надо было сразу сдаться Михаилу Моисеевичу. А просрочка времени? Я видел, что задумался Ботвинник, на время внимания не обращает, а флаг уже зависать начал. Ушел я от стола, а Штальберг, судья главный, рядом, конечно, стоит.

Гриша Гольдберг, секундант Ботвинника, в зале прямо напротив сидит, так и ест М.М. глазами, да сделать ничего не может. Или еще был случай в том же матче. Отложил я позицию безнадежную. И так плохо, и этак. Можно перейти в слоновый эндшпиль – проиграно, в ладейный – то же самое.

Вот мне Бондаревский – он секундантом был тогда у меня – и говорит: бросим монетку. Бросили: выпал ладейник, так там ничью и сделал…»

«В.В., вы ведь с ветеранами известными с раннего возраста играли. И с Тартаковером, и с Бернштейном, и с многими другими. Что вы ощущали, встречаясь с ними?»

«Что ощущал? Уважение – в первую очередь, хотя и закрадывалась мыслишка, молодости присущая: ну что, старикан, соображай побыстрее… Даже по отношению к Ботвиннику такое чувство, признаться, было, хотя он старше меня всего-то на десять лет.

А знаете, с кем мне физически неприятно было играть? С Геллером, царствие ему небесное. Всё верно вы о нем написали, мне Надежда Андреевна читала… Было, было на лицо у него написано: изничтожить соперника, растоптать, а я тоже втягивался в чувства аналогичные и выводило это меня из привычного состояния поисков гармонии за доской. Я уже потом всё понял и потому соглашался с ним порой на ничью в позициях, где еще играть можно было, лишь бы закончить всё поскорее, не впасть в такое же состояние.

Вот ведь у Ботвинника, у Эйве, у Решевского такого ясно выраженного и написанного на лице инстинкта не было, а что Сэмми мог несколько раз подряд ничью предложить, это – другое, это мне не мешало, потому что понимал: делает Решевский это в пылу борьбы. В решающей партии в Цюрихе в 1953 году Сэмми ничью мне предлагал три или четыре раза, но я не обижался на него, потому что играл он всегда корректно… Виделся я с Решевским в последний раз в Москве, на моем юбилейном турнира. Там он выиграл, и я его еще пожурил после партии: “Что это вы, Шмулик, на меня так набросились. Вот если бы я приехал на ваш юбилей в Нью-Йорк…” А он: “Так у меня с вами слишком плохой счет, вот улучшил несколько…” И доволен был очень, всё говорил: “Теперь я больше никого не боюсь, – вот у Смыслова выиграл”. Я ведь его действительно частенько побеждал и в радио-матче Советский Союз – Америка в 1945 году удалось мне выиграть у Сэмми обе партии, и неплохо выиграть. Ботвинник тогда тоже две партии выиграл у Денкера, но Арнольд был все-таки чистым любителем, а Решевский – гроссмейстером высочайшего класса.