Прах и камень

Я потрясена, в голове не укладывается сказанное им.

— Я не знаю, каково это.

— Узнаешь. Произнесёшь клятву и едва я исполню свои обещания, займёшь моё место.

— А как же мой сын? Он ещё слишком мал и едва начал ходить!

— Ты хочешь спасти его от Зверя? И спасёшь. Но придётся поплатиться чем-то взамен.

— Как я могу бросить его на произвол судьбы?

— Я взращу его, словно собственное дитя. После стольких лет пребывания в камне я, исполнив обещанное, найду тихое местечко и покладистую жену, которая будет любить его словно своего.

В горле встаёт тугой ком, который тяжело сглотнуть. Слова каменного существа кажутся мне кощунственными и невозможными. Мой сын в чужих руках? Нет, ни за что! А каменное изваяние, словно читая мои мысли, произносит:

— Твой сын в руках Зверя или в руках того, кто до самого последнего вздоха будет связан клятвой? Я не смогу поступиться ею.

Я не в силах решить вот так сразу, растерянно произношу:

— Если я соглашусь, я потеряю его…

— Если не согласишься, Зверь пожрёт его или изменит до неузнаваемости, превратив в одно из тех мерзких созданий, которыми населяет свои земли. Если же согласишься, то сможешь спасти его… Да, придётся оторвать его от себя, но зато он будет жить.

Я молчу. Мгновения утекают в никуда, а сумерки подкрадываются всё ближе, уже касаясь плеч зябкими пальцами. Стук сердца гулко и громко звучит в моей голове.

— Решай. Пока совсем не поздно, — голос звучит глуше и тише, чем до этого.

Я смотрю на каменный утёс и не нахожу следов вытесанного в нём лица, а оставшиеся линии и трещины с треском стягиваются обратно. Я подбегаю к скале и торопливо произношу обещания, клянясь, расцарапываю ногтями свежий порез и разношу поверх камня собственную кровь, ожидая ответных действий. Но камень окончательно становится только камнем — и больше ничем.

Глава 26

Моё ожидание ответа от каменного истукана затягивается. Я смотрю на каменный утёс так долго, что начинают болеть глаза, а в темноте и вовсе не разобрать очертаний даже собственных рук. Я намерена ждать до рассвета и укладываюсь прямиком на землю, завернувшись в плащ. Сон долго нейдёт, но всё же смежает усталые веки. Кажется, что долго не смогу заснуть, но на самом деле проваливаюсь в сон с головой, словно ныряя в чёрный колодец, по стенам которого струятся тени, издающие скребущие звуки. Нет, что-то не так. Слишком громко и близко звучит это «хр-р-р-р-р», словно скребут металлом по камню. Я размыкаю глаза и сажусь. Солнце уже высоко, а звук всё ещё доносится до моего слуха. Значит, не сон.

— У тебя слишком тупой нож, — слышу я позади себя низкий мужской голос.

Я вздрагиваю и оборачиваюсь, будучи не в силах выпутаться разом из плаща, обмотавшегося вокруг ног. Моему взору предстаёт странная картина: крепкий широкоплечий мужчина сидит, повернувшись ко мне боком, и проводит лезвием ножа по коже руки. От каждого соприкосновения раздаётся скрежетание, а в стороны разлетаются искры. Я не могу поверить своим глазам. Кажется, что моё зрение меня подводит: лезвие ножа касается камня, а едва оно взмывает вверх, кожа вновь становится такой же, как у обыкновенного человека.

— Кто ты? — мой голос дрожит.

— Я тот, кого ты пробудила вчера, прося о помощи.

Мужчина вертит лезвие к крупных ладонях и проверяет его остроту подушечкой пальца, кивает и начинает кромсать длинные, спутанные волосы на голове. Я изумлённо наблюдаю за его резкими уверенными движениями. Он ловко орудует лезвием даже вслепую, не смотря на своё отражение: небрежно откидывает обрезанные пряди прочь, оставляя часть волос на голове, и скребёт остриём кожу головы выше висков, выбривая наголо.

— Подойди, — велит он мне, и я встаю, не в силах ослушаться его, подчиняясь грозной силе его голоса, — заплети мне волосы так, чтобы они не мешались.

Мужчина даже не смотрит на меня, явно ожидая повиновения с моей стороны, а сам оттягивает отросшую бороду и кромсает лезвием.

— Чего ты ждёшь?

Я осторожно касаюсь тёмных жёстких волос, запуская в них пальцы, расчёсывая ими пряди, за неимением гребня. Мне удаётся лишь немного привести их в порядок, а потом я плету косы, плотно прилегающие к коже головы, как он велел. Он всё так же скребёт своё лицо широким лезвием, терпеливо дожидаясь, пока я закончу и завяжу узлом пряди на концах, проводит ладонью по голове. Мужчина словно проверяет, насколько хорошо я исполнила указ, потом встаёт и оборачивается ко мне лицом.

Он возвышается надо мной, словно исполин, и мне приходится задрать вверх голову, потому что взгляд упирается только в широкую мускулистую грудь, испещрённую непонятными знаками. Его лицо сложено из резких линий, черты грубоваты и суровы. Тёмные глаза смотрят пристально, а брови нахмурены. Он вовсе не походит на одного из добрых спасителей из детских сказок и вызывает невольный трепет.