«Правь, Британия, морями»? Политические дискуссии в Англии по вопросам внешней и колониальной политики в XVIII веке

В апреле 1764 г. парламент принял Сахарный акт, увеличивший в два раза пошлины на товары, ввозившиеся в континентальные колонии: сахар, индиго, кофе, шелка, отдельные виды одежды – из стран, не входивших в Британскую империю. Принятый тогда же акт о валюте запрещал выпуск в южных колониях бумажных денег, выпуск которых в Новой Англии был запрещен еще в 1751 г. Как видим, ни Сахарный акт, ни акт о валюте не были принципиально новыми моментами в практике имперского управления. Новое заключалось в том, что на этот раз Гренвил был намерен добиться, чтобы эти законы не остались только на бумаге. Такер и Хендриксон замечали: «Настоящая новизна программы Гренвила лежала не в новизне законов, а в намерении усилить их действие. Запрещения, содержавшиеся в Сахарном акте, были бы сведены к нулю, если бы правительство не приступило к активному реформированию системы управления» <11>. Американский историк Дж. Балдион считал, что сама суть политики Гренвила состояла в том, чтобы заставить американцев «слушаться». Он писал: «Гренвил понимал, что после долгих лет недоверия и непослушания одними словами ничего не добиться. Следовательно, новые налоги должны были вводиться силой и в неблагоприятной обстановке» <12>. При Гренвиле были увеличены штаты таможенных контролеров. Был учрежден пост генерал-контролера, отвечавшего за работу таможенной службы. С 1764 г. началась реорганизация работы вице-адмиралтейских судов, рассматривавших дела о каперстве и различные морские споры. Их компетенция была расширена.

Решающее значение для возникновения кризиса в отношениях метрополии с ее колониями в Америке имело принятие английским парламентом акта о гербовом сборе в марте 1765 г. Характерно, что Гренвил, представляя законопроект парламенту, заявил, что готов снять его, если среди депутатов найдутся те, кто отрицает право парламента облагать американцев налогами. Возражений тогда не последовало. Реакция американцев на гербовый сбор была резкой и жесткой. Она еще более усилилась после того, как в мае 1765 года был принят Расквартировочный акт, допускавший возможность размещения королевских войск в колониях за счет последних. Кроме бойкота английских товаров и петиций, начались демонстрации и бунты. Кризис продемонстрировал бессилие британских чиновников; некоторые из них отказывались от должностей продавцов гербовых марок. Магистраты не преследовали участников беспорядков. Когда известия о событиях в Америке достигли Лондона, Гренвил уже находился в отставке по причинам, далеким от американских дел (Георг III заявил, что будет лучше терпеть дьявола в своей уборной, чем Гренвила в качестве министра). Главную роль в правительстве стал играть дядя короля герцог Кумберленд, являвшийся сторонником применения силы по отношению к непокорным колонистам, однако в октябре 1765 г. он неожиданно скончался, что усилило позиции тех, кто выступал за поиск путей примирения. Новым главой кабинета стал лидер вигов маркиз Рокингэм.

Принципиальное значение имел спор между Питтом и Гренвилом. Питт выступил с требованием немедленной и абсолютной отмены гербового сбора. Главный тезис, который он отстаивал, состоял в следующем: парламент не имеет права устанавливать для колоний налог, потому что в нем нет их представителей. Он говорил об американцах: «Они подданные короля, равные вам, англичанам, по своим правам и привилегиям Американцы – сыновья, а не незаконорожденные дети Англии» <13>. Питту возражал Гренвил: «Когда я предложил этот налог, право парламента установить его не было никем оспорено. Защита и подчинение существуют во взаимодействии: Великобритания защищает Америку, Америка должна проявить готовность подчиниться» <14>. Гренвил считал разногласия, проявившиеся в палате общин, последствием «мятежного духа» колоний. Горя негодованием, поднялся Питт. При поддержке депутатов ему дозволили выступить вторично. Оспаривая аргументы Гренвила, Питт прямо высказался против применения в Америке силовых, военных методов: «Я знаю доблесть наших армий, я ценю искусство наших офицеров, я вижу могущество нашей страны, но в этом деле военные успехи опасны. Америка, если она падет, падет, как сильный человек: она обрушит устои государства: с ней рухнет конституция. Разве это будет мир, которым можно гордиться? Разве можно воткнуть меч не в ножны, а в тела наших же сограждан?» <15>.