«Правь, Британия, морями»? Политические дискуссии в Англии по вопросам внешней и колониальной политики в XVIII веке

За вступлением в войну Испании последовало провозглашение Россией декларации о вооруженном нейтралитете. Она предусматривала возможность для судов невоюющих стран заходить в порты воевавших стран с торговыми целями. Очевидно, что декларация была выгодна США и фактически направлена против Великобритании. Декларация о вооруженном нейтралитете положила конец попыткам заключения политического союза между Россией и Великобританией, идеологической основой которых была концепция «естественного союзничества». Британские политики не простили России этого политического документа. Даже через десять лет, в апреле 1790 г., посол С. Р. Воронцов доносил Екатерине II, что «и по сие время никто здесь не говорит о сих правилах вооруженного нейтралитета без совершенной злобы и невероятного негодования. Министерство, оппозиция, все морские офицеры, одним словом вся сия земля, попрекает за сие Россию» <80>.

Поводом для отставки правительства Норта стали военные неудачи, которые переживала Великобритания: потеря Западной Флориды и Менорки, а главное – капитуляция Корнуоллиса при Йорктауне в октябре 1781 г. Когда известие об этом достигло Лондона, политически нейтральные парламентарии, уже не верившие в возможность победы на поле боя, отошли от поддержки кабинета, после чего 20 марта 1782 г. последовала отставка Норта. Новое правительство возглавил маркиз Рокингэм, выступавший за скорейшее заключение мира. Пост государственного секретаря в этом кабинете занял Фокс, а пост секретаря по внутренним и колониальным делам граф Шелборн. Эти политики должны были сыграть при заключении мира главную роль. Задача ведения переговоров облегчилась после победы при Сантсе, одержанной в апреле 1782 г. в морях Вест-Индии адмиралом Родни над французским флотом.

В то же время между Фоксом и Шелборном не было единства в понимании условий мира. Главный вопрос заключался в том, следовало ли увязывать признание независимости Америки с заключением договора с европейскими противниками Англии. Фокс, полагавший, что после войны Великобритании следовало как можно скорее восстановить союзы с Пруссией и Россией, превратив их в главный стержень своей внешней политики, послал в мае 1782 г. в Париж своего представителя Т. Гренвила, который в беседах с Верженном утверждал, что мирный договор должен повторить условия Парижского мира, а предоставление независимости тринадцати бывшим колониям «само по себе более существенно для интересов Франции, чем было любое из приобретений, сделанных нами в результате прошлого мира». На это Верженн, разумеется, отвечал, что признание независимости колоний отнюдь не являлось уступкой Франции, и Людовик XVI стремился к «более справедливому и прочному миру», чем Парижский мир <81>. В то же время Шелборн послал в столицу Франции своего представителя Р. Освальда. Шелборн исходил из того, что вопрос о предоставлении независимости бывшим колониям является частью общего соглашения. Он считал необходимым более гибко отнестись к требованиям Франции, исходя из того, что в послевоенной европейской дипломатии должно установиться более тесное сотрудничество между двумя ведущими западноевропейскими державами. Большинство членов кабинета поддержали точку зрения Шелборна, тем более что на его сторону встал сам Георг III.

Кризис в правительстве разрешился в июле 1782 г., когда умер Рокингэм. Король поручил Шелборну возглавить новый кабинет, а Фокс был отправлен в отставку. Именно Шелборну принадлежала ведущая роль во время мирных переговоров. Его задача была исключительно сложной: пришлось убедить Георга Ш в неизбежности признания независимости бывших колоний и найти такие условия мира, которые были приемлемыми для британского общественного мнения после самой неудачной со времени 1620-х гг. войны. Хотя именно обсуждение условий мирного договора стало поводом для отставки Шелборна в феврале 1783 г., исследователи признают, что этот министр сделал все, что возможно в той ситуации Так, Джаррет заметил: «Шелборн вел мирные переговоры с большим дипломатическим искусством, и условия, которые он согласовал с Францией, были лучше, чем приходилось ожидать, когда он приступил к этому делу» <82>.