«Права человека и империи»: В. А. Маклаков - М. А. Алданов переписка 1929-1957 гг. (с иллюстрациями)

В самой ранней молодости, т. е. еще гимназистом высших классов, я помогал отцу, когда он в деревне делал местным крестьянам операции глаз; я во время его отсутствия занимался перевязкой глаз и присутствовал при самой операции; оттого кое-что запоминал. Потому помню, что повреждение роговой оболочки очень болезненно и безобразит, но не мешает зрению, если оно не пришлось над самым зрачком. Да и в этом случае возможно сделать искусственный зрачок, вырезав частичку радужной оболочки, если в этом месте роговая оболочка не повреждена. Потому есть полная надежда, что зрение не пропадет. А сама операция даже в эти годы не страшна и не болезненна под кокаином.

Теперь об архиве Дризо. Я каюсь, что здесь я не совсем искренен. У меня, как и у Вельмина, нет ни малейшей надежды получить за него деньги ни от архива, ни от Чеховского издательства. Не я подал ей эту надежду, а кто-то другой, по ее словам. Когда она со мной говорила, то хотела только одного, чтобы архив не пропал, чтобы не было нужды с ним возиться. Я писал об этом Магеровскому, и он тотчас ответил и благодарил, и исполнение этого соглашения перешло уже к Вельмину. И хотя я понимаю, насколько ей нужны деньги, я не стал бы об этом просить и настаивать, если это не делается. Мне было легко ответить, что в Чеховском издательстве знаю только второстепенных лиц, от которых такие вопросы не зависят. Но когда меня просят обратиться с этим к Вам, мне трудно отказать, не заслужив упрека в безучастии и равнодушии к ее судьбе, и потому, если возможно, я попрошу Вас спросить Вредена, только спросить, а не просить, интересует ли его принципиально такое предложение? Если да, то пусть поручит кому-либо посмотреть эти коллекции. Если нет, то нет, и у Дризо не останется впечатления, что ей не хотели помочь ее же знакомые. Большего мы сделать не можем, а в этом отказать не хотелось бы, хоть в глубине души я чувствую, что здесь есть доля лицемерия. Но в минуты горя безучастное отношение людей усугубляет самое горе.

Сегодня звонил Татаринову спросить о его свидании с Гукасовым; он мне ответил, что его еще не видал, но хочет увидеть на этой неделе. Не знаю, правда ли это. Что касается до причин ссоры, то Кускова сообщила мне, за это сообщение нисколько не ручаясь, выписываю буквально ее слова: «из Нью-Йорка пришла сплетня: на Гукасова оказал давление Американский Комитет». Будто бы он заявил Гукасову, что та антиамериканская точка зрения, кот. они проводят в «Возрождении», для него, Гукасова, должна была бы быть неприемлемой. И после этого он взбесился. Не знаю, насколько это верно.

Я сам виноват, что моя передача слов Кусковой создала в Вас впечатление чего-то более достоверного. Достоверно никто не знает, а Мельгунов сам не рассказывает, по крайней мере мне. А другие говорят, что Гукасов взбесился на то, что, получая деньги как редактор, Мельгунов взимал за свои статьи и построчную плату, и усмотрел в этом злоупотребление. Повторяю, я лично ничего не знаю, кроме того, что Мельгунов третий редактор, кот. расходится с Гукасовым. Что же касается до Сувчинского, то и оно плохо изложено. Выписываю дословно те строки, кот. касаются Сувчинского. В книжке 30 Вы увидите, что автор не называл его сутенером, в буквальном смысле, а только сравнивал его отношение к евразийцам; но какое дело Гукасову до Сувчинского? Почему он за него заступается? Ведь не из принципов же, что Гу[касо]ву не к рылу. Вот что написано на стр. 126 книжки 30, за подписью А.Б.: «Сувчинский произвел на меня впечатление избалованного кота сутенера. В головке (евразийцев) он более всего гнет в сторону Г.П.У., как он говорит, в сторону реальной обстановки... Он типичный эстет-лодырь, самовлюбленный до конца. Евразийство для него средство, кот. дает ему возможность хорошо жить, ездить отдыхать на берег океана, проводить время в праздном безделии...» Все это не лестно, но едва ли это достаточная причина, чтобы прогнать Мельгунова.

Но будет особенно грустно, если Мельгунов, оставшись без работы по причине вовсе не уважительной, будет принужден пойти на уступки Амер. Комитету, что положит на него уже другое клеймо, кот. он до сих пор не заслужил.

Забыл Вам написать адрес Татаринова: 134, авеню де Версаль. Ржевского зовут Леонид Денисович Суражевский (Ржевский ― литературное имя), адрес: M-rL. Rjevsky. Lund. Tullgatan 3b, Suede.