«Права человека и империи»: В. А. Маклаков - М. А. Алданов переписка 1929-1957 гг. (с иллюстрациями)

Вот главные мои занятия сейчас. Они имеют ту хорошую сторону, что, разбирая бумаги, я вспоминаю старое. Мне предстоит разговор с одним русским американцем (4 поколение живет в Америке). Он имеет книгу о Милюкове и хотел со мной поговорить о моих разногласиях с ним. Меня сводит с ним А.П. Струве (я его еще не видал), но он сообщил мне ряд вопросов, конкретно о кот. он хотел со мной говорить: о разногласиях по национальным вопросам, Финляндии и Милюкову. Он в свое время не выходил за стенки фракции; Милюков наложил свое veto на мое выступление по Финскому вопросу и выступал один. Уже здесь в эмиграции я в Современных Записках рассказал весь этот эпизод, кот. уже частично позабыл. Теперь я имею отдельный оттиск, а также и все № Сов [ременных] Зап[исок] — и могу на этот вопрос ответить.

Вот чем я занят теперь.

Исправляю ошибку Вашего письма, очевидно вызванную моим почерком. Мне указал Зеньковский на интересную книгу, выпущенную Харвардским Университетом и посвященную мне и Милюкову, как представителям русского либерализма. Я постараюсь ее достать. Книга для иностранных читателей может быть интересна и поучительна; она называется «Continuity and Change in Russian and Soviet Thought». В ней 554 стр. Но мне и Милюкову отведены не 7 глав, а одна глава, правда, седьмая по счету, из 15 страниц, написанная и подписанная Карповичем. В ней те мысли, кот. он излагал в Комментариях. Называется эта глава — Two Types of Russian Liberalism: Maklakov and Miliukov. Никаких рецензий на эту книгу я не видел; она стоит 3000 fr. и для русских читателей не нова.

Сейчас подхожу к самому главному и темному, что меня самого смущало. Но это совсем другая материя. Скажу только в 2 словах. Меня теоретически заинтересовало то новое течение, о кот. мы читали из прессы, говорящей о настроениях там, и, отчасти, в здешней если не реакционной, то правой печати. Интересно оно для меня потому, что оно стало захватывать более широкие круги, чем раньше, а главное, является почвой общей для народных масс и их элиты — интеллигенции. Это не государственный патриотизм, доступный не всем, но это новая «интерпретация» христианства и его роли в истории. Вы не исключите этого элемента из идеологии Керенского; идеология «Христа» — не уничтожена даже христианской церковью. Но я кончаю. Я хотел только намекнуть Вам на то, что сейчас меня, не скажу, волнует, но интересует и занимает.

Зайцев ругает именно Возрождение, а не Воскресение. О письме Элькина [слово нрзб] на статью «Times» — кот. я переслал Кусковой и кот. сегодня пришла вложением, не буду писать. Рука устала для хорошего почерка.

Вас. Маклаков

Надо прибавить, что кроме 7 главы, написанной Карповичем, есть еще заключительная глава, имеющая Part II, Reviews, написанные Merle Fainsod[1943]; во всех 6 частях в книге есть такие заключения Reviews. Так вот в этом Review II-я часть — несколько страниц посвящены теме Maklakov and Miliukov.

Автограф.

BAR. 5-18.

Г.П. Струве, Т.Н. Карпович, М.М. Карпович. Беркли, Калифорния.

Фото предоставлено Бахметевским архивом Колумбийского университета

M.A. Алданов — B.A. Маклакову, 12 апреля 1956

12 апреля 1956

Дорогой Василий Алексеевич.

Как я предвещал в своем последнем письме к Вам, я вполне разобрал начало Вашего письма, и даже не только начало, а первые две страницы разобрал хорошо, третью хуже, четвертую почти совсем не разобрал. Между тем на четвертой странице как будто сказано: «Сейчас подхожу к самому главному»! Не сердитесь на меня, пожалуйста, но что же мне делать? После этой Вашей фразы не разобрал ничего, хотя долго и не раз пытался. Мне остается только вернуть Вам эту страницу, отчеркнув карандашом совершенно неразобранное. Если можно, верните, приложив хотя бы только несколько строк, написанных до появления у Вас усталости; верните и самую страницу, при сем прилагаемую. Если верно, что это самое главное, то мне ведь надо знать, что это. Я, разумеется, все Ваши письма храню. После моей смерти отдадут в Колумбийский архив, и они очень пригодятся Вашему биографу. Быть может, он разберет, хотя это очень нелегко.