А потом ему под нос сунули что-то постороннее. «Рыба», – равнодушно и отстраненно отметил «двадцать второй», тупо глядя перед собой и не предпринимая никаких действий. «Рыба».
Рыба оказалась совсем не такой, как о ней писали в книгах.
Обнюхав ее недоверчиво, и поковыряв пальцем в пустой глазнице, он поднял непонимающий взгляд, и «тридцать пятый» кивнул ему одобряюще.
– Давай-давай! – велел он. – Ешь. Ты такой длинный и тощий, что непонятно, есть ты или нет тебя… Ешь!
«Двадцать второй» снова поглядел на подарок. Рыбную голову ему принес «первый».
Он отобрал эту голову. «Двадцать второй» не знал у кого, и даже не прислушивался к шуму, находясь в своем углу. Он напряг память.
…Перед ним маячил с обычной своей полубезумной улыбкой их новый товарищ, держа руки за спиной, словно пряча там что-то. «Двадцать второй» смутно помнил, как его сажают, подхватив подмышки.
А потом ему дали голову. Самую настоящую рыбную голову, треугольную, вонючую и неизведанную.
На вкус она была как помойка с солью.
– Спасибо…
Ему никто прежде никогда ничего не дарил.
Он не знал, как себя вести, что сказать, или что сделать. И «первый» стоял рядом, пока он ел – наблюдал и не позволял подойти еще кому-нибудь. Например, тому, чья была эта еда изначально. За еду всегда дрались, а сейчас и подавно, и дело могло кончиться не безобидными выбитыми зубами или вывихами. Драться за еду сейчас означало нажить себе непримиримых врагов.
Но кое-кому эти соображения, кажется, были до лампочки – хотя «двадцать второй» никогда не понимал, что это за лампочка такая, и почему до нее что-то должно быть вообще.
Но ведь когда «двадцать второй» пояснял тонкости местных традиций, этот самый кое-кто выслушал, кивая, будто и правда все понял… А потом пошел и отнял рыбную голову, чтобы покормить другого человека. «Двадцать второй» отлично знал, как «первый» недовольно шипит, когда ночью притискивает его к себе, и острые кости впиваются в тело. Наверное, потому и принял такое решение. Вообразить себе какую-то еще мотивацию «двадцать второй» был не в состоянии.
***
Его не поймали только потому что своевременно вмешались двое других.
«Тридцать пятый» вовремя обратил внимание на то, что больно долго они вдвоем. «Двадцать второй» как всегда с книгой, а он сам сгребает уголья для сна. Переглянувшись, убедившись, что глаза их не обманывают, понимая, что углей им не видеть, если они сейчас уйдут, оба встали, и направились к выходу, не говоря ни слова. Звать «первого», выкрикивая его имя, было бессмысленно.
Он нашелся в отродясь не работавшей душевой – в предбаннике, перед осколком зеркала, повешенного слишком высоко, в расчете на взрослого. «Первый» топтался, то вставая на цыпочки, то подпрыгивая. Пол у его ног был усеян клоками волос. В руках без труда угадывались старые, поржавевшие и изрядно тупые ножницы. Орудуя ими, «первый» раздраженно избавлялся от своей мешавшей ему гривы, а ножницы натужно скрипели. «Двадцать второй» привычно вздохнул.
– Покарауль у двери, – обратился он к своему спутнику, а сам направился к зеркалу.
– Дай, – требовательно протянул он руку. «Первый» поколебался, но послушался: привык уже доверять этим людям. Они ему еще ничего дурного ни разу не сделали. Точнее, только они ему дурного и не делали. «Двадцать второй» встал у товарища за спиной, пользуясь тем, что выше ростом, и принялся сноровисто кромсать чужие волосы, стараясь как-то выровнять тот репейник, в которой их превратили руки Рико. Получилось все равно неровно, а на затылке так и вовсе топорщился непослушный хохолок, будто насмехаясь над всеми попытками как-то облагородить облик «первого».
Остриженные волосы они сожгли во дворе. Сидя на корточках у костра, смотрели, как весело пляшет крошечный костерок. «Двадцать второй» грел руки. «Тридцать пятый» хмурился и все поглядывал по сторонам: если бы их застали за этим занятием, беды не миновать. «Первый» не отрывал восторженного взгляда от пламени. В его округлившихся глазах плясало по маленькой точной копии такого же огонька, от чего его и без того ненормальный вид казался почти что демонически пугающим.
Золу они закопали.
***
– Сделай что-нибудь!
– Он тебе мешает – ты и делай. – Логика у «тридцать пятого» если все же и проявлялась, то была железная. «Двадцать второй» раздраженно тряхнул головой. Он пытался читать, а «первый» лез под руку, совался в страницу, пытаясь уяснить для себя суть затеи, тянул носом, фыркал, порыкивал и даже один раз куснул книгу за корешок.
– Он меня не слушает.
– Сделай, чтоб слушал.
– Я не могу его бить.
– Кроме побоев есть и другие способы.
«Двадцать второй» в очередной раз отпихнул любопытную физиономию от своей книги.
– Пре-кра-ти. – раздельно произнес он. - Хватит. Не то доведешь.
– До чего?.. – внезапно заинтересовался «тридцать пятый». – Нет, не то чтобы я всерьез интересовался, но мне просто для галочки, до чего можно довести такую отмороженную скелетину как ты…
– Даже мышь имеет право на гнев.
– Это что?
– Это народная мудрость.
– Какого народа?
– Китайцев вроде бы.