Права и обязанности (СИ)

Шкипер перевел взгляд на Рико. Тот с невинным видом вертит головой по сторонам, наслаждаясь пейзажем. Они втроем сидят на крыше высотного дома. Это идея «двадцать второго». Сам «двадцать второй» глядит вверх, задирая голову, и ветер треплет его неубранные грязные волосы. Он вспоминает свое желание стать птицей.

– Он попросил!

Шкипер в ярости. Они не знали точных новостей, только то, что писали в газетах, а там, как известно, всей правды не напишут. Цифра, обозначающая количество погибших, невидимо висела перед ними всеми. Выживших разослали по другим домам. Их троих тоже причислили к череде ушедших в мир иной. Документы, если они у кого и были, все остались на пепелище, сами превратившись в прах.

– Мы принадлежим сами себе, – заметил «двадцать второй». Он думает, что это неправильно, и что больше нет никакого номерного списка. Какой он теперь «двадцать второй», когда нет ни толстой замусоленной тетради, ни щербатых мисок с жидким супом из гнилых овощей. Но привычка – страшная сила.

– Ты еще более больной, чем он! – собеседник тычет пальцем в третьего члена их компании, в данный момент не обращающего никакого внимания на перепалку. Сидя, подтянув к себе ноги, и ссутуясь, он глядит вниз, напоминая безумную горгулью.

– Ты Ковальски! На всю голову Ковальски!

– Хорошо, – поднимает руки тот, признавая за собеседником правоту. – Моя вина в том, что я не смог отказать, когда меня попросили?

Шкипер сбился с уверенного тона. Он сам не мог устоять, когда его просили. А с Рико все всегда было хуже, чем с прочими: не имея возможности пользоваться речью, он изъяснялся жестами, и смотрел всегда в глаза, ловя ответ. Отказать Рико – это все равно, что пнуть собаку. Какие у него еще радости в жизни-то, кроме трепещущего огонька на кончике спички…

– Нам нужна еда и крыша над головой, – говорит он, резко меняя тему, а его вменяемый слушатель мысленно сдирает с него шелуху цифр. – Я спущусь вниз и найду хотя бы одно из двух. А вы не уходите. Ты присмотришь за ним, - он кивнул на «горгулью». – А он, если что, тебя защитит.

Они запекли голубей. Когда Шкипер возвратился, то как раз застал процесс ощипывания: Ковальски методично, без тени чувства на длинном скуластом лице, очищал птичьи тушки, в то время как Рико выдирал перья клочьями, из произвольных мест, иногда зубами, порыкивая, и, кажется, получал от всего этого немалое удовольствие. В сторонке уже лежала парочка готовых голых птиц, заботливо прикрытая той самой газетой с новостями.

– Что это у вас тут?.. – поинтересовался Шкипер, оглядывая усеянную перьями крышу.

– Голуби.

– Ковальски, не дури. Что вы тут устроили?

– Охоту.

– Ковальски!

– Я снял чужую бельевую веревку и соорудил из нее силок.

– Голуби очень недоверчивы. Чем ты их подманивал?

– Крыша – их дом. Они не боялись тут находиться.

– И ни один не ушел из ловушки?

– Об этом позаботился Рико. Если у нас когда-нибудь будет дом, и в нем заведутся грызуны, кота нам покупать будет необязательно.

Шкипер тяжело опустился на обломок доски, положенный на пару кирпичей.

– У тебя хоть спички-то есть?

– У меня есть Рико. А у Рико есть спички. Бери себе голубя. Как ощипывать знаешь?

Шкипер криво ухмыльнулся и подтащил к себе птицу за крыло.

– Прощай, вегетарианство, – оповестил присутствующих он.

***

Подвалы. Парковки. Чердаки. Скамейки парков. Стоянки. Заправки. Вокзалы. И снова подвалы. Чужая, пахнущая дымом костров и грязью одежда. Чужие люди, чьи имена не успевают осесть в памяти. Иногда – чужие деньги. Разовые заработки. Искать ходит Ковальски – он самый рослый, а детей берут неохотно. Они таскают ящики, копают канавы, моют и отдраивают чьи-то полы и снова таскают ящики. Чужие гаражи, и утомительно-долгая чистка деталей – помногу часов в согнутом положении, так, что после не разогнуться. Шкипер таскает ящики за себя и за Ковальски: тот простудил легкие и пролежал пластом в углу, а отпаивать было возможно разве что горячей водой. Рико сутками торчит в чужих гаражах. Плечи у него опускаются все ниже. К весне он уже не может распрямить спину – но зато в конце недели приносит лимон. Ковальски помнит его очень отчетливо – яркое пятно в их сером углу с еще более яркой этикеткой. На ней – три пальмы на фоне встающего из-за моря огромного солнца. Он никогда не был на море. Стать бы птицей… Он прижимает лимон к лицу и вдыхает запах – незнакомый, едкий и цитрусовый – а потом ест, впиваясь зубами, как яблоко, вгрызается в невыносимо кислую мякоть, жует вместе с коркой, а потом запивает горячей – почти кипятком – водой. Залпом. Падает и спит, долго-долго, с мутной головой. В понедельник ему на смену.