Права нации. Автономизм в еврейском национальном движении в позднеимперской и революционной России

Через десять дней после первого думского заседания Союз для достижения полноправия собрался в Петербурге, чтобы обсудить, каким образом он может влиять на деятельность двенадцати еврейских парламентариев[325]. Неудивительно, что те члены Союза, которые категорически не соглашались с автономистами по поводу Виленской платформы, и на сей раз выступили против еврейской парламентской группы. После бурных дискуссий националистам удалось провести резолюцию о поддержке парламентской группы, но это была пиррова победа, поскольку несколько противников резолюции — собственно те, кто должен был войти в эту группу, — вскоре вышли из Союза[326]. Спор вокруг создания в Думе национальной группы не сводился к противоречиям между националистами и их оппонентами. Поскольку любое еврейское парламентское объединение было обязано следовать Виленской платформе, это была скорее дискуссия о том, должны ли евреи воспользоваться возможностью политического представительства, чтобы потребовать автономии.

Создатели Союза для достижения полноправия были убеждены (справедливо или нет — другой вопрос), что евреи политически разобщены гораздо сильнее, чем другие меньшинства империи[327]. В действительности же разобщено было только еврейское политическое руководство, а еврейское население оставалось по преимуществу аполитичным. По сути, участники виленских съездов представляли не еврейский средний класс, а еврейскую общественность — наиболее образованную и вовлеченную в политику часть российского еврейства, — и боролись главным образом за то, чтобы сформировать политическое сознание своих соплеменников. Любопытно, что осознававшая себя частью русской культуры еврейская элита, которая входила в состав Союза, полагала, что национальные требования найдут отклик у широких масс. Слиозберг же, напротив, был искренне убежден, что вопрос о национальных правах привел к противостоянию внутри Союза потому, что «демагогия на еврейской улице» вынуждала не разделявших националистических воззрений членов организации принять тезис о национальных правах[328]. «…Выдвинутые лозунги, — писал он, — безотчетно усваивались массами, не отдающими себе отчет в содержании этих лозунгов»[329]. Слиозберг не мог смириться с тем, что теряет влияние в созданной при его участии организации, той самой, что открыла новым еврейским политическим партиям дверь в российскую политику[330]. Вместе с тем, и это очевидно, Союз проложил путь в еврейскую политику тем еврейским либералам, которые прежде отождествляли себя с российским освободительным движением. Некоторые из них стремились усмирить свои национальные порывы, другие, напротив, старались дать им волю, но в любом случае создание Союза для достижения полноправия должно рассматриваться как ключевое событие в истории демократических преобразований еврейской политической жизни в России.

Еврейские национальные партии

Николай II согласился на учреждение представительской власти исключительно для спасения своего режима, но тотчас перешел в контрнаступление. В апреле 1906 года, всего за несколько дней до открытия Думы, он утверждает новую редакцию «Основных законов Российской империи» в 124 статьях, где закрепляет за собой право распускать Думу и налагать вето на принятые ею основные законы. В Думе первого созыва преобладали либералы — кадеты, а также умеренные социалисты — трудовики. После того как царский Совет министров не поддержал практически ни одного предложения Думы, а Дума выступила с резкой критикой правительственных действий, царь всего через десять недель принимает решение распустить Первую думу. Вторая дума, в которой было больше социалистов, устраивала правительство еще меньше, чем первая. Она просуществовала три с небольшим месяца, с марта по июнь 1907 года, и вскоре после того, как она была распущена, премьер-министр Петр Столыпин реформировал избирательный закон таким образом, чтобы обеспечить более консервативное — и более русское — представительство в Третьей.

Роспуск Первой думы вызвал жаркие идеологические споры в Союзе для достижения полноправия и в еврейской политической среде; сама идея «зонтичной организации», представляющей еврейские интересы, все чаще казалась несостоятельной. Дубнов вспоминал, что к тому времени, как Союз начал готовиться к выборам во Вторую думу, его судьба была почти предрешена. Осенью 1906 года Центральный комитет открыто высказывает обеспокоенность неразрешимыми спорами о программе: становится очевидно, что в Союзе нарастает раскол[331]. Дубнов считал, что идеологические разногласия можно примирить, но сам при этом не соглашался ни на какие компромиссы. Напротив, он жестко критиковал сионистов за чрезмерную независимость, которая запускает «цепную реакцию», неизбежно ведущую к полному распаду организации[332].