Права нации. Автономизм в еврейском национальном движении в позднеимперской и революционной России

В этот период коллективные национальные права отстаивали многие еврейские политические группы, в том числе сионисты, однако именно Семен Дубнов оказал решающее влияние на программу Союза. Виленская платформа, в которой содержался призыв к национально-культурному самоопределению, в частности к языковой и культурной автономии, а также тезис о том, что в основе автономии должна лежать возрожденная кегила как форма светского общинного самоуправления, по сути, представляла собой изложение автономистских идей из «Писем о старом и новом еврействе»[312]. Принятый в Вильно документ, несомненно, свидетельствовал о том, что дубновские представления об автономизме оказали существенное влияние на самые разные еврейские националистические движения. К 1905 году историческая концепция Дубнова становится основной частью еврейского политического дискурса: самоопределение и кегила теперь мыслятся одновременно как исключительно важный исторический прецедент и как главное требование будущего. Однако, хотя идеи Дубнова определили содержание платформы, сторонники национализма одержали в Вильно лишь временную победу. Их категорическое требование включить в программный документ тезис о необходимости добиваться национально-культурных прав, по сути, разделило Союз на два лагеря: националисты и сионисты с одной стороны и не разделяющие националистических убеждений либералы, а также все, кто ставил гражданские права выше национальных, — с другой. Вскоре после виленского съезда Союз за достижение полноправия, несмотря на протесты Дубнова и других националистов, входит в общероссийский Союз союзов. Этот шаг подтвердил: Винавер, Слиозберг и Кулишер, основатели Союза, далекие от националистических убеждений, не намерены отказываться от борьбы за идеи, ради которых он создавался[313].

Весной и летом Дубнов настойчиво убеждал Союз обратиться к еврейским массам, распространять брошюры и воззвания, занять жесткую позицию по отношению к имперским властям — однако его призывы были встречены со сдержанным опасением: мало кто хотел рисковать[314]. Тем не менее за восемь месяцев, прошедших от создания Союза до следующих собраний, состоявшихся в Петербурге в конце ноября 1905 года, Союз установил связи со 160 местными еврейскими организациями и разросся настолько, что вскоре насчитывал около 5000 членов[315]. Последующие революционные события не способствовали притоку единомышленников: в эти годы евреи активно участвовали во всеобщих забастовках, поддерживали русских либералов в их борьбе за конституционное устройство. Вместе с тем остается вопрос: действительно ли, при всей привлекательности идей Союза и его роли в сплочении еврейского электората, руководители этой организации выражали волю большинства российских евреев? С одной стороны, Союз учреждался либералами, адептами русской культуры, и решение о том, чтобы в центральный комитет входили двадцать два представителя из Петербурга и столько же — из всех остальных городов и местечек империи, безусловно, обеспечивало явное преобладание сторонников интеграции. С другой стороны, в комитете состояли люди разных политических убеждений: не только Винавер и Слиозберг, но также Дубнов и его сторонники, социалист Брамсон, сионист Шмарья Левин, издававший «Дос идише фолк» («Еврейский народ», идиш), и эсер, один из основателей СЕРП, ярый сторонник еврейского автономизма Марк Ратнер. Несомненно, что в этот решающий исторический момент на еврейскую политику влияли главным образом радикально настроенная интеллигенция и профессиональные политические деятели.

Показательно, что в Союз для достижения полноправия не вошла самая влиятельная в России еврейская социалистическая партия — Бунд. Убежденные в том, что Дума — всего лишь орудие в руках правительства, бундовцы бойкотировали выборы и призывали к свержению власти революционным путем[316]. Другие, не столь радикально настроенные политические группы, присоединились к Союзу, полагая предоставление избирательных прав евреям достойной причиной участвовать в думских выборах[317]. Следует заметить, что отказ Бунда, в то время наиболее организованной еврейской политической силы, участвовать в выборах по умолчанию привел к тому, что основную задачу по консолидации еврейского электората должен был взять на себя Союз для достижения полноправия.