Права нации. Автономизм в еврейском национальном движении в позднеимперской и революционной России

После выборов Союзу выпало сыграть в еврейской политике совсем иную роль, чем та, которая для него предназначалась, и, как следствие, в его повестке на первый план выходят вопросы, о которых его создатели даже не задумывались. Так, например, в течение четырех съездов продолжались жаркие, разделившие многих участников споры вокруг идеи Дубнова создать еврейскую парламентскую фракцию и встречного предложения Жаботинского об учреждении еврейской национальной ассамблеи, которое поддержали многие «дубновцы»[318]. Хотя в конечном счете большинство голосов оказалось на стороне Жаботинского, у Союза не нашлось организационных возможностей для создания этой структуры. Идея парламентской фракции была более реалистичной, и бурная полемика вокруг нее во многом определила участие евреев в первых всероссийских выборах. Многие состоявшие в Союзе за достижение полноправия еврейские политические группы и партии, в частности сионисты, приняли решение не выдвигать собственных кандидатов, а использовать Союз для предвыборной борьбы за еврейских представителей, как независимых, так и шедших в списках общероссийских политических партий. Поскольку все двенадцать еврейских депутатов Первой думы были членами Союза и вошли в нее главным образом благодаря его стараниям, создание парламентской фракции могло бы возыметь, как считали сторонники этой позиции, далеко идущие последствия и для политического будущего кандидатов, и для их взаимоотношений с получившими большинство в Думе партиями кадетов и трудовиков, к которым они принадлежали[319]. Поскольку все думские депутаты «от евреев» были либо кадетами, либо трудовиками и состояли в Союзе, они неизбежно выступали бы сообща при обсуждении еврейских тем и принадлежность к «своей» фракции вряд ли играла бы в их решениях первостепенную роль. И все же создание еврейской парламентской фракции было бы не только символическим жестом. Присутствие в первом в российской истории выборном законосовещательном органе сплоченной еврейской парламентской группы могло бы стать формой борьбы за правовое признание евреев самостоятельной нацией, наравне с другими нациями представленной своей фракцией в Думе.

Делегаты состоявшихся в феврале и марте 1906 года съездов Союза для достижения полноправия не рискнули зайти так далеко, чтобы требовать создания национальной парламентской группы, как предлагали Дубнов, Юлий Бруцкус и их единомышленники, но заявили, что еврейские депутаты Думы во всех парламентских делах, затрагивающих интересы еврейского народа, должны руководствоваться Виленской программой, отстаивать гражданские свободы для евреев и не примыкать к нееврейским парламентским фракциям[320]. В конечном счете на депутатов-евреев было возложено довольно зыбкое и размытое обязательство сплотиться ради блага своего народа, «вопреки различиям в партийных программах и в твердом осознании национального единства»[321]. На первом заседании Думы (оно состоялось 27 апреля 1906 года) двенадцать еврейских депутатов — девять кадетов и трое трудовиков — официально представляли только своих избирателей, а не национальную фракцию[322]. Тем не менее заслуга обоих съездов Союза состояла в том, что они поставили во главу угла еврейской национальной политики требование национальных прав; на первых парламентских выборах в российской истории все еврейские кандидаты разделяли основополагающие принципы автономизма, сформулированные Дубновым и закрепленные в Виленской платформе[323]. Впоследствии Дубнов писал своему близкому другу Ахад га-Аму, что участники съезда приняли сущность его политических воззрений, а идеи оппонентов — утопистов-народников и либералов, противников национализма — отошли на второй план. После нескольких дискуссий, саркастически замечал он, участники съезда согласились включить в свою программу «такие страшные фразы, как „национальный закон“, „автономия общин“, школы и свобода для евреев. Вместо „национального представительства“ мы сошлись на компромиссе — „представительство меньшинств“»[324].