Права нации. Автономизм в еврейском национальном движении в позднеимперской и революционной России

Содержание Гельсингфорсской программы позволяет предположить, что сионисты знали о намерении диаспорных националистов создать свою партию. Сионистская платформа, несомненно, отражала ожидания от программы Еврейской народной партии и намеренно подчеркивала важность так и не разрешенного вопроса, стоит ли создавать объединенную еврейскую националистическую партию. Собственно, из-за этого вопроса, точнее, из-за продолжительной дискуссии о том, как выходить на российскую политическую арену — под сионистскими лозунгами или как националистическая партия, способная привлечь и тех, кто не разделяет сионистские идеи, — конференция завершилась на день позже. В конце концов ее участники сошлись на том, что необходимо сохранить неизменными название, политическую ориентацию и программу партии, но включить в партийную платформу требование законного признания евреев нацией, предоставления им права местного и национального самоуправления, а также прав создавать местные организации, говорить на родном языке и соблюдать субботу[366]. Один из авторов Гельсингфорсской программы Александр Гольдшейн (1884–1949) открыто говорил, что национальная программа Фолкспартей «отвечает настроению широких народных масс», и убеждал сионистов создать коалицию с фолкистами или войти своей группой в новую партию[367]. Примерно о том же писал в «Еврейской мысли» Шварцман; его призыв объединиться «в рамках национальной демократии» с Фолкспартей и создать общее движение вызвал бурную полемику на страницах этого издания[368]. По словам Моисея Галинского, сама идея объединения для партии неприемлема, и «мнение это не есть, как кажется, достояние одного или двух сионистов, а выражает настроение и взгляды некоторой более или менее видной части российских сионистов»[369].

Действительно, многие из них опасались, что идеи Дубнова покажутся российскому еврейству более привлекательными, чем сионистская программа. В свою очередь, сторонники создания единой партии были уверены, что, войдя в Еврейскую народную партию, многочисленные сионисты составят в ней «влиятельное большинство»[370] и, таким образом, смогут бороться за еврейские права в России и одновременно отстаивать идею переселения в Палестину. Противники единой партии думали, что, объединившись с диаспорными националистами, они будут вынуждены признать возможность обретения национальных прав вне Сиона, что нанесет смертельный удар по сионистской идее. В частности, Галинский был убежден: если сионисты сольются с Еврейской народной партией, «сионизм вовсе сойдет с политического горизонта российского еврейства. Я подчеркиваю „сойдет“, ибо тактика сторонников „Фолкспартей“ ведет не к частичному затушевыванию сионизма как аккумулятора политической энергии еврейства, даже не к тому, что „дубновизм“ отодвинет его на задний план, а прямо-таки к упразднению его»[371]. Поэтому, считал он, вместо того чтобы объединяться с автономистами, сионисты должны состязаться с ними, а история и народ пусть рассудят, кто прав: «Я же смею думать, что не пятиться назад нам нужно и не прятаться под чужими флагами, а бодро и смело идти к еврейской массе и объяснять ей, кто мы, к чему стремимся и чего добиваемся в России»[372]. Другой, не менее влиятельный, сионист А. М. Борухов, хоть и сравнивал создание единой партии с распитием вина «во имя воздержания от спиртных напитков», долю ответственности за сложившееся положение возлагал на своих однопартийцев, слишком медленно, по его мнению, усваивающих дубновские идеи[373]. «В то время, когда дубновцы — не говоря уже о деятелях других определенных партий — ратовали за организацию еврейства в целях национальной самодеятельности, официальный сионизм содержал одну лишь квинтэссенцию идеала возрождения, последнюю цель национальной политики; сионисты — в то время, правда, по вполне понятным психологическим причинам, игнорировали, а то и вовсе отрицали всякую народную политику в голусе»[374].