Права нации. Автономизм в еврейском национальном движении в позднеимперской и революционной России

Даже при том, что Дубнов обвинял сионистов в развале Союза для достижения полноправия и явно обижался на них за присвоение его идей, в трактовке национального автономизма они, несомненно, были союзниками. Однако расхождения между фолкистами и сионистами преуменьшать тоже не стоит. Для сионистов автономия в диаспоре была «промежуточной ступенью», ведущей к исходу, тогда как фолкисты, напротив, рассматривали эмиграцию как временную, вынужденную меру, а достижение автономии — как главную цель всей еврейской политической деятельности в Российской империи. Очевидно, что Дубнов поддерживал эмиграцию главным образом в Америку (в меньшей степени — в еврейский духовный центр, Палестину), считал переселение евреев оправданным, по крайней мере до «достижения эмансипации на старой родине», и не раз утверждал, что «урегулирование» эмиграции должно «стать нашей главной национальной задачей», если освободительное движение потерпит крах[380]. По его убеждению, в Америке с ее политическими свободами и многочисленным еврейским населением была создана идеальная возможность для «организации на широкой основе национальной и культурной автономии», если, конечно, будут предприняты необходимые шаги, чтобы оградить эмигрантов от культурной ассимиляции. Экономические трудности, писал он, гонят в Северную Америку людей со всей Европы, тем более из Польши и России, где экономическая конкуренция в промышленности и торговле в ближайшее время явно вызовет новый всплеск антисемитизма[381]. Эмиграция в статьях Дубнова оправдывалась не только экономическими соображениями; критики укоряли его в том, что он разделяет пессимизм сионистских представлений о еврейской жизни в России, но не надежду сионистов на «великое будущее». В действительности пессимизм Дубнова был многослойным. Один из слоев — убежденность, что российское еврейство только укрепится, если уедут неспособные справляться с трудностями, неизбежными при создании нового общества, — зеркально отражал призыв «духовных сионистов» создать «передовой отряд еврейства» в Палестине[382]. Показательно, что несогласие со своими представлениями об эмиграции Дубнов считал симптомом более серьезной болезни еврейской национальной политики — стремлением искать утопические (либеральные социалистические или сионистские) решения реальных проблем российского еврейства. Эмиграция, считал он, всегда будет нужна как запасная мера на случай радикального ухудшения ситуации в России, и сдержанно замечал: «Если вы, возлагающие все надежды на освободительное движение, теперь похороните эмиграцию, вам придется тогда ее вынуть из гроба»[383].

Несмотря на общность программ и ближайших целей диаспорных националистов и сионистов, события 1905–1907 годов в итоге подтвердили их идеологическую несовместимость. Шварцман в «Еврейской мысли» признавал, что даже в общееврейской партии между ними сохранится непреодолимая пропасть[384]. «Мы считаем, — писал он, — что наша затяжная болезнь требует энергичного климатического лечения — и то не перемены климата вообще, а нуждается исключительно в горном климате Палестины. В атмосфере голуса не разовьются наши легкие, и грудь не вздохнет свободно»[385]. Иными словами, руководители обоих движений расходились в главном — в представлении о еврейской истории и будущем народа, в постановке диагноза и выборе лечения.

Автономизм и либеральная еврейская политика

Либералы, занимавшие ключевые посты в Союзе для достижения полноправия и в других подобных организациях, влияли на политику российского еврейства, прежде всего побуждая все еврейские политические партии задуматься, стоит ли и каким именно образом участвовать в общероссийской парламентской жизни. Вместе с тем они также выступали за национальные права и автономизм, чем, как пишет Бенджамин Натанс, отличались от своих единомышленников в немецком Central-Verein и французском Alliance Israélite Universelle, для которых понятие национальных прав почти ничего не значило[386].

Решение сионистов выйти на выборы во Вторую думу самостоятельно, а не в составе одной из общероссийских партий, например тех же кадетов, обострило противоречия между еврейскими националистами и либералами. Согласию между ними не способствовало также принятое на Гельсингфорсской конференции решение запретить членам сионистских организаций участие в работе других всероссийских партий. Таким образом, одновременно с принятием автономистских идей сионисты исключили для себя возможность присоединиться к объединенной еврейской партии и сотрудничать с российскими либералами, прежде всего с кадетами[387].