Правда

– Конешно. Но ты хошешь уйти. И твой… приятель тоже, – согласился вервольф.

Господин Штырь отступил к двери.

– Господин Тюльпан, у нас есть дело в другом месте, – позвал он. – Блин, да вынь ты клятый огурец из носа, а? Мы же профессионалы!

– Это не огурец, – сообщили из темноты.

Господин Штырь ощутил непривычную благодарность, когда за их спинами захлопнулась дверь. А потом, к своему удивлению, услышал, как щелкнула задвижка.

– Что ж, это могло пройти и лучше, – сказал он, отряхивая с пальто пыль и шерсть.

– Теперь что? – спросил господин Тюльпан.

– Будем придумывать план Б, – ответил господин Штырь.

– Может, просто начнем колотить людишек, пока кто-нибудь из них, ять, не расскажет нам, где этот пес? – предложил господин Тюльпан.

– Соблазнительно, – сказал господин Штырь. – Но это, пожалуй, будет план В.

– Разрази меня гром.

Они обернулись.

– Гнутые края патоки, говорил же я им, – сказал Старикашка Рон, ковыляя по улице с пачкой «Правд» в одной руке и поводком своей невзрачной дворняги в другой. Потом он углядел Новую Контору.

– Хурлыбурлы? – спросил он. – ЛайаррррБнип! Не хотите ли приобрести новостной листок, гос-пода?

В последней фразе, хоть она и была произнесена примерно тем же голосом, господину Штырю почудилось что-то инородное и не вполне правильное. Помимо прочего, она была осмысленной.

– У тебя мелочь есть? – спросил он у господина Тюльпана, шаря по карманам.

– Ты что, ять, покупать его собрался? – поразился его партнер.

– Всему свое время и место, господин Тюльпан, свое время и место. Вот, господин, держите.

– Десница тысячелетия и моллюск, разрази меня гром, – сказал Рон и добавил: – Премного благодарен, господа.

Господин Штырь раскрыл «Правду».

– В этом листке…

Он осекся и пригляделся.

– «Вы не видели этого пса?» – прочел он. – Ах вот как…

Он внимательно посмотрел на Рона.

– И много их у вас покупают? – спросил он.

– Квидляй помои, говорил я им. Да, сотнями.

Вот оно, снова – смутное ощущение, что говорят двое.

– Сотнями, – повторил господин Штырь. Он опустил взгляд ниже, на собаку продавца. Она была очень похожа на ту, что нарисовали в листке, – а впрочем, все терьеры выглядят одинаково. Да и вообще, эта собака была на поводке. – Сотнями, – снова повторил он и перечитал короткую заметку.

Потом уставился в пустоту.

– Кажется, у нас есть план Б, – объявил он.

Пес продавца листков внимательно смотрел им вслед с уровня земли.

– Пронесло, – сказал он, когда Новая Контора свернула за угол.

Старикашка Рон отложил листки в лужу и извлек из глубин своего громадного пальто холодную сосиску.

Он разломил ее на три равные части.

Уильям колебался, стоит ли это делать, однако Стража предоставила ему очень неплохой рисунок, и к тому же ему казалось, что сейчас небольшой дружеский жест в их сторону будет хорошей идеей. Если он очутится в глубокой беде головой вниз, понадобится кто-то, кто сможет его вытащить.

Еще он переписал статью о патриции, добавив туда все сведения, в которых был уверен, – а их набралось немного. Он, по правде говоря, зашел в тупик.

Сахарисса написала заметку об открытии «Жизни». Насчет этого Уильям тоже колебался. Впрочем, это ведь, как ни крути, была новость. Они не могли просто так ее проигнорировать, а еще она забивала место на странице.

К тому же ему нравилось вступительное предложение: «На Блестящей улице начал свою работу претендент на роль конкурента “Правды”, старейшего новостного листка Анк-Морпорка…»

– А у тебя получается все лучше, – сказал Уильям, посмотрев на сидящую напротив Сахариссу.

– Да, – сказала она. – Теперь я знаю, что, если увижу голого мужчину, нужно обязательно уточнить его имя и адрес, потому что…

– Имена продают листки, – закончил Уильям хором с ней.

Он откинулся на спинку стула и выпил сваренный гномами ужасный чай. На мгновение на него снизошло необычайное ощущение блаженства. Странное слово, подумал Уильям. Одно из тех слов, которые обозначают что-то, что не производит звука – но если бы производило, то звучало бы именно так. Блаженство. Словно мягкая меренга медленно тает на теплой тарелке.

Здесь и сейчас он был свободен. Свежий выпуск уложили в постельку, укутали, выслушали его вечернюю молитву. Он был сдан. Нищие уже возвращались за новыми экземплярами, ругаясь и плюясь; они добыли несколько старых тележек и колясок, чтобы развозить листки по улицам. Разумеется, пройдет всего час – и станок снова проголодается, и Уильяму вновь придется заталкивать в гору огромный камень, совсем как тому мифологическому персонажу… как там его звали?..

– Что это был за герой, обреченный толкать в гору камень, который вечно скатывался, когда он добирался до вершины? – спросил он.

Сахарисса не подняла взгляда.

– Герой, у которого не было тележки? – предположила она, с силой насаживая на наколку листок бумаги.

Уильям распознал интонацию человека, который никак не может отвязаться от неприятных дел.

– Над чем работаешь? – спросил он.