Правда

Отто переоделся. Традиционный вечерний костюм, типичный для его народа, уступил место жилету с бо́льшим количеством карманов, чем Уильяму доводилось прежде видеть на одном предмете одежды. Большинство из них было забито пакетиками корма для бесов, запасной краской, таинственными инструментами и прочими атрибутами искусства иконографии.

Впрочем, из уважения к традиции Отто сшил жилет из черной ткани с красной шелковой подкладкой и приделал к нему фалды.

Осторожно расспросив семью, безутешно наблюдавшую, как дым сменяется паром, Уильям убедился, что пожар таинственно вспыхнул в результате таинственного спонтанного возгорания в таинственной сковороде, до краев полной кипящим маслом.

Уильям оставил семью копошиться в обугленных останках ее дома.

– А для меня это всего лишь новость, – сказал он, убирая блокнот. – Я каким-то вампиром себя чувствую… о, простите.

– Все в порядке, – успокоил его Отто. – Я понимаю. И я хотел бы поблагодарить вас за то, что вы дали мне эту работу. Это много для меня значит, озобенно когда я вижу, как вы нервничаете. Что зовершенно естественно, разумеется.

– Я не нервничаю! Я очень хорошо уживаюсь с другими расами! – возмутился Уильям.

Улыбка Отто была доброжелательной, но и такой проницательной, какой может быть только улыбка вампира.

– Йа, я заметил, как вы стараетесь быть друшелюбным с гномами и добрым ко мне. Это большой труд, достойный всяческого одобрения…

Уильям открыл рот, чтобы запротестовать, – и сдался.

– Ладно, послушайте, дело в моем воспитании, понимаете? Мой отец определенно был… большим сторонником человечности, ну, то есть, ха, человечности не в смысле… я имею в виду, он скорее был против…

– Да, да, я понимаю.

– Вот и все, понятно? Каждый из нас волен решать, кем ему быть!

– Да, да, разумеется. И если вы нушдаетесь в зовете насчет шенщин – только попросите.

– С чего бы мне нуждаться в зове… совете насчет женщин?

– О, ни с чего. Зовершенно ни с чего, – невинно сказал Отто.

– И вообще, вы – вампир. Что может вампир посоветовать мне насчет женщин?

– О боги, да выньте вы чеснок из глаз! О, какие истории я мог бы вам рассказать! – Отто помолчал. – Но не стану, потому что я таким больше не занимаюсь, с тех пор как узрел свет. – Он подтолкнул покрасневшего от смущения Уильяма. – Скашем только, что они не всегда кричат.

– Это несколько бестактно, тебе не кажется?

– О, это было в старые недобрые времена, – поспешно ответил Отто. – Уверяю вас, теперь я предпочту славную крушечку какао и хоровое пение вокруг фисгармонии. О йа. Клянусь.

Попасть в печатню и написать там заметку оказалось непросто. Как и вообще попасть на Блестящую улицу.

Отто остановился рядом с выпучившим глаза Уильямом.

– Что ш, я полагаю, мы зами напросились! – прокричал он. – Двадцать пять долларов – это большая зумма.

– Что? – прокричал в ответ Уильям.

– Я СКАЗАЛ, ЧТО ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ ДОЛЛАРОВ – ЭТО БОЛЬШАЯ ЗУММА, УИЛЬЯМ!

– ЧТО?

Мимо них протолкнулись еще несколько людей. На руках они несли собак. Все, кто собрался на Блестящей улице, или несли собак на руках, или вели собак на поводках, или тащились следом за своими собаками, или, вопреки всем стараниям владельцев, претерпевали укусы чужих собак. Лай уже вышел за границы обычного звука и превратился в физически ощутимую силу, которая атаковала барабанные перепонки подобно металлическому урагану.

Уильям затащил вампира в дверной проем, в котором шум был всего лишь невыносимым.

– Разве вы не можете что-нибудь с этим сделать? – прокричал он. – Иначе мы до печатни не доберемся!

– Что, например?

– Ну, вы знаете… Дети ночи и всякое такое…

– Ах, это, – протянул Отто. Вид у него был унылый. – Это, знаете ли, шаблоны мышления. Мошет, мне еще и летучей мышью обратиться, раз такое дело? Я ше говорил, я таким больше не занимаюсь!

– А идея получше у вас есть?

В нескольких футах от них ротвейлер пытался сожрать спаниеля.

– О, ну хорошо. – Отто небрежно взмахнул руками.

Лай немедленно унялся. А потом все до единой собаки уселись на мостовую и завыли.

– Не сильно лучше, но они хотя бы больше не дерутся, – заметил Уильям по пути в печатню.

– О, прошу прощения. Всадите в меня, пошалуйста, кол, – огрызнулся Отто. – Понимаете ли вы, что на следующем зобрании мне предстоят весьма неприятные пять минут объяснений? Я знаю, что это не… выпивание, но ведь нушно и о внешних приличиях заботиться…

Они перебрались через трухлявый забор и вошли в сарай через задний вход.

В другую дверь ломились люди и собаки, а сдерживали их только баррикада из столов да Сахарисса, с раздраженным видом взиравшая на море лиц и морд. Уильям едва разбирал ее голос за общим шумом:

– …нет, это пудель. Он вообще не похож на пса, которого мы разыскиваем…

– …нет, это не он. С чего я взяла? Да с того, что это кот. Хорошо, а почему он тогда умывается? Нет, простите, но собаки так себя не ведут…

– …нет, мадам, это бульдог…

– …нет, это не он. Нет, сэр. Я уверена, что это не он. Да потому, что это попугай. Вы научили его лаять и написали у него на боку «ПеС», но он так и остался попугаем…