Правда

– У меня есть другие. – Отто вздохнул. – Вы знаете, я думал, что в большом городе будет легко, – сказал он. – Я думал, здесь цивилизация. Мне говорили, что в большом городе толпы не гоняются за тобой с вилами, как в Гутталлинне. Я ведь стараюсь. Видят боги, я стараюсь. Три мезяца, четыре дня и земь часов в завязке. Я отказался от всего! Даше от бледных дам в бархатных накидках и манящих черных крушевных платьях, и в таких, знаете, крошечных туфлях на шпильке – а это было непросто, вы уш мне поверьте… – Он тоскливо покачал головой и взглянул на свою испорченную рубашку. – А теперь мои вещи ломают, а моя лучшая рубашка вся перепачкана… кровью… перепачкана алой, алой кровью… густой темной кровью… кровью… перепачкана кровью… кровью…

– Скорее! – воскликнула Сахарисса, проталкиваясь мимо Уильяма. – Господин Доброгор, держите его за руки! – Она махнула остальным гномам. – Я к этому подготовилась! Пусть двое из вас держат его за ноги! Засоня, у меня в ящике стола лежит большой кусок кровяной колбасы!

– …Как хорошо под солнышком гулять, не тратя шизни зря… – запел Отто.

– О боги, у него глаза красным светятся! – сказал Уильям. – Что нам делать?

– Может, попробуем снова голову отрубить? – предложил Боддони.

– Это ужасно безвкусная шутка, Боддони! – укорила его Сахарисса.

– Шутка? Я разве улыбался?

Отто выпрямился, на его худощавом теле повисли бранящиеся гномы.

– …Пусть хоть ночь нам грозит, хоть беда, не уступим мы им никогда…

– Да он силен как бык! – крикнул Доброгор.

– Подождите, может, будет лучше, если мы ему подпоем! – сказала Сахарисса. Она порылась в своей сумочке и достала тоненькую голубую книжечку. – Я сегодня утром взяла ее в миссии на Боенном проезде. Это сборник их песен! И, – она снова начала всхлипывать, – он такой грустный, он называется «Прогулки под солнцем», но он такой…

– Ты что, хочешь, чтобы мы хором пели? – поразился Доброгор, которого сопротивляющийся Отто как раз оторвал от пола.

– Просто чтобы поддержать его! – Сахарисса утерла глаза платочком. – Вы же видите, он пытается бороться! А ведь он за нас жизнь положил!

– Да, но потом он ее снова поднял!

Уильям нагнулся и выудил кое-что из обломков иконографа Отто. Бесенок сбежал, но осталась картинка, которую он нарисовал. Возможно, на ней будет видно…

Изображение мужчины, назвавшегося братом Штырем, не удалось; его лицо было всего лишь белой кляксой в сиянии невидимого людям света. А вот тени у него за спиной…

Уильям пригляделся.

– О боги…

Тени у него за спиной были живыми.

Шел дождь со снегом. Брат Штырь и сестра Тюльпан скользили и шлепали сквозь холодную морось. Позади них в мутном воздухе раздавались свистки.

– Давай быстрее! – прокричал Штырь.

– Мешки, ять, тяжеленные!

Теперь свистели еще и сбоку. Господин Штырь к такому не привык. Страже не положено быть усердной или организованной. Ему и раньше случалось убегать от стражников, когда что-то шло не по плану. Их задачей было выдохнуться и сдаться на втором повороте. Штырь был вне себя. Здешние стражники делали все неправильно.

Он заметил в стороне от себя открытое пространство, в котором вихрились мокрые снежинки. Внизу что-то неспешно булькало, как при очень плохом пищеварении.

– Это мост! Бросай их в реку! – скомандовал Штырь.

– А я думкал, мы хотели найти…

– Да неважно! Избавимся ото всех разом! Прямо сейчас! И проблема решена!

Сестра Тюльпан что-то буркнул в ответ и, скользя, затормозил у парапета. Два скулящих и тявкающих мешка полетели вниз.

– По-твоему, ять, это похоже на всплеск? – спросил сестра Тюльпан, силясь что-нибудь разглядеть сквозь дождь со снегом.

– Да какая разница? Бежим!

На бегу господин Штырь дрожал. Он не знал, что с ним сотворили в печатне, но ощущение было такое, словно он прошелся по собственной могиле.

Ему показалось, что за ним гонятся не только стражники. Он побежал еще быстрее.

Соединившись в неохотной, но восхитительной гармонии – ведь никто не умеет петь так, как компания гномов, даже если поют они «Насосусь я чистейшей водицы»13, – гномьи голоса, похоже, оказали на Отто успокаивающее влияние.

К тому же наконец-то прибыла устрашающе-черная аварийная кровяная колбаса. Для вампира она была все равно что картонная сигарета для конченого курильщика, но по крайней мере он мог запустить в нее зубы. Когда Уильям наконец сумел оторвать глаза от кошмарных теней, Сахарисса уже утирала лоб Отто.

– О, я снова опозорен, куда мне скрыться от стыда, как ше…

Уильям поднял иконографию.

– Отто, что это такое?

У теней были рты, распахнутые в крике. У теней были выпученные глаза. Пока ты на них смотрел, они не двигались, но стоило взглянуть на картинку второй раз – и появлялось ощущение, что раньше они располагались как-то не так.

Отто содрогнулся.

– О, я использовал всех угрей, которые у меня были, – сказал он.

– И?..

– Ах, как ужасно, – выдохнула Сахарисса, отвернувшись от измученных теней.