Правда

В лицо господину Кривсу смотрело пружинное ружие. С формальной и юридической точки зрения оно считалось арбалетом, поскольку пружину взводил человек, но это был арбалет, который терпеливая технология свела до трубки с рукоятью и спусковым крючком. По слухам, любой, кого Гильдия Убийц ловила с такой штукой на руках, немедленно становился участником эксперимента по отыскиванию на человеческом теле мест, в которых ее можно спрятать; а если ее использовали против кого-нибудь из стражников, те обеспечивали стрелку безбедное будущее – ведь у человека, который медленно раскачивается над землей, все беды уже позади.

Похоже, в столе у Кривса была еще и кнопка. Дверь кабинета распахнулась, и в него ввалились двое мужчин – один с парой длинных ножей, а второй с арбалетом.

Это было ужасно – то, что сотворил с ними господин Тюльпан.

Это было своего рода искусство. Когда в комнату врывается вооруженный человек, который знает, что происходит неладное, ему нужна доля секунды, чтобы оценить, решить, просчитать, подумать. Господин Тюльпан в доле секунды не нуждался. Он не думал. Его руки двигались сами по себе.

Даже внимательному к деталям господину Кривсу потребовалось заново проиграть в голове то, что произошло. И даже в этом замедленном кошмаре трудно было заметить, как господин Тюльпан подхватил ближайший стул и замахнулся им. По ту сторону размазанного стула лежали без сознания двое мужчин, рука одного была пугающе вывернута, а из потолка торчал дрожащий нож.

Господин Штырь даже не обернулся. Он держал оружие наставленным на зомби. Однако он извлек из кармана небольшую зажигалку в форме дракона, а потом господин Кривс… господин Кривс, который похрустывал на ходу и пах пылью… господин Кривс увидел, что зловещая маленькая стрела, торчащая из трубки ружия, обернута тряпкой.

Не сводя глаз с адвоката, господин Штырь щелкнул зажигалкой. Тряпка вспыхнула. А господин Кривс был тем еще сухарем.

– Я сейчас сделаю одну очень плохую вещь, – проговорил Штырь, точно загипнотизированный. – Но я уже сделал так много плохих вещей, что еще одна ничего не изменит. Тут ведь как… одно убийство – это серьезно, а вот второе – оно как бы в два раза меньше первого. Понимаешь? Так что после двух десятков убийств ты их уже почти и не замечаешь. Но… сегодня прекрасный день, птички поют, всякие… котята всякие играют, и снег блестит под солнышком, обещая приход весны, которая принесет с собой цветочки, и свежую травку, и еще больше котят, и жаркие летние деньки, и нежные поцелуи дождя, и разные чудесные штуки, которых ты никогда не увидишь если не отдашь нам то что у тебя в столе лежит потому что сгоришь как факел ты хитрый изворотливый рассохшийся лживый сукин сын!

Господин Кривс торопливо пошарил в ящике и бросил на стол еще один бархатный мешочек. Нервно поглядывая на своего партнера, который до этого ни разу в жизни не упоминал котят иначе как в контексте бочки с водой, господин Тюльпан поднял мешочек и осмотрел содержимое.

– Рубины, – сказал он, – и хорошие, ять.

– А теперь уходите отсюда, – прохрипел господин Кривс. – Немедленно. И никогда не возвращайтесь. Я о вас никогда не слышал. Я вас никогда не видел.

Он не сводил глаз с потрескивающего огонька.

За последние несколько веков господин Кривс повидал немало неприятного, но прямо сейчас ему казалось, что на свете не может быть ничего более страшного, чем господин Штырь. И ничего более непредсказуемого и сумасшедшего. Штырь раскачивался и то и дело бросал взгляды на тени в углах кабинета.

Господин Тюльпан потряс партнера за плечо.

– Ну что, ять, кончим его и в путь? – предложил он.

Штырь моргнул.

– Верно, – сказал он, как будто вернувшись откуда-то в собственную голову. – Верно.

Он взглянул на зомби.

– Думаю, что сегодня я дам тебе пожить еще немного, – проговорил он и задул пламя. – А вот завтра… кто знает?

Угроза вышла неплохой, но почему-то это его не порадовало.

А потом Новая Контора ушла.

Господин Кривс выпрямился и уставился на закрытую дверь. Ему было ясно – а у мертвецов в таких вопросах большой опыт, – что двоих его вооруженных помощников, ветеранов множества судебных баталий, уже не спасти. Господин Тюльпан был профессионалом.

Господин Кривс достал из стола листок писчей бумаги, написал печатными буквами несколько слов, спрятал его в конверт и вызвал еще одного помощника.

– Прими меры, – сказал он, когда тот уставился на павших коллег, – а потом отнеси это де Словву.

– Которому, сэр?

А вот этот момент совершенно вылетел у господина Кривса из головы.

– Лорду де Словву, – уточнил он. – Ни в коем случае не тому, второму.

Уильям де Словв перевернул страничку блокнота и продолжил строчить. Нищие пялились на него, как на уличного артиста.