Правда и Небыль

— Здравствуйте, дядя! — почтительно поприветствовал он завсегдатая заведения и приветливо, но быстро кивнул остальным гостям.

«Добро пожаловать, дорогой друг Карлсон, ну и ты, малыш, заходи», — почему-то вспомнилось Юрьеву. Впрочем, удивлён он не был: Степаниди умудрялся даже в новой для него компании стянуть всё внимание на себя, а в «Победителе» он был завсегдатай.

— Левон-джан, здравствуй, дорогой, — искренне сказал фотограф-гуру, проходя к столу. — Как там тетя Ануш, не болеет?

— Всё хорошо, слава богу, — ответил парень.

— Тогда вот что, сделай нам, пожалуйста, быстренько брынзы, кутабов с мясом, сыром и зеленью. Горячее позже закажем. И организуй-ка нам двести водочки. Нет, лучше триста… Чтобы два раза не бегать. А ещё лучше четыреста. Алкоголь вреден только в маленьких количествах. Губит людей не водка, а медсестра-идиотка.

— «Белое золото»? — уточнил парень.

— Её, родимую. Для разогрева.

Юрьев вздохнул. Он вообще не очень любил выпивку, и уж тем более водку. Но Степаниди отказов не терпел. Пил он, как говаривал Фазиль Искандер, часто, но помногу. При этом Юрьев никогда не видел его по-настоящему пьяным. Сам Степаниди, подтрунивая над собой, любил по этому поводу цитировать стихи героя своих фотосессий Женьки Евтушенко про Михаила Светлова: «С улыбкою мудрой входил он в кафе. // Ни разу под мухой — всегда подшофе». Георгий Константинович отличался редкой устойчивостью к хмельному. Знакомый врач говорил о каких-то ферментах. Сам же Степаниди придерживался мнения, что всё, что делается с талантом и любовью, получается хорошо, и выпивон тоже.

Вот и сейчас Юрьев невольно залюбовался тем, как Степаниди артистично, элегантно и вкусно скушал первую рюмочку. Такому вдохновляющему примеру невольно хотелось последовать, что он и сделал.

Принесли брынзу и кутабы. Кутабы были гретые в микроволновке, но сейчас была важна скорость подачи, а на неё жаловаться не приходилось.

Георгий Константинович закусил брынзой и откушал ещё. Степенно крякнул, отрезал кусочек кутаба, съел. Промокнул усы салфеткой. И только после этого сказал:

— Разговоры о здоровье и творческих планах предлагаю пропустить. Я тебя знаю, ты зря человека не выдернешь. Случилось что, да?

Алексей Михайлович машинально кивнул — и вдруг понял, что не знает, как подойти к теме и что он, собственно, хочет спросить. Да, ему был нужен разговор со Степаниди о фотографии Родионова. Но как начать?

Из соседнего зала послышались звон разбитого стекла и охи-ахи: видимо, официант уронил поднос.

— У нас Родионова украли, — просто сказал Юрьев.

Эффект был примерно тот же, что и от падения подноса: будто что-то невидимое, но тяжёлое и хрупкое упало на каменный пол и разбилось.

— В каком смысле украли? — на всякий случай уточнил Степаниди.

— В прямом. Залезли в музей Грачёвой ночью и унесли. «Правду». Мы её выставить там хотели. На выставку.

С полминуты Степаниди молча смотрел на Юрьева, переваривая сказанное. Вид у него был такой, будто он пытается мысленно собрать осколки упавшей вещи.

Потом он так же молча налил себе водки. Махнул стопку. Немедленно налил ещё одну. Юрьев последовал его примеру.

Над столом повисла тишина.

— Одна-а-ако… — негромко протянул Степаниди, глядя куда-то в стол. — Только Родионова взяли?

— Ещё картину Апятова. «Небыль».

— Бред, — покачал головой фотограф. — Что делать будешь?

— Не знаю, — признался Юрьев. — Мы вообще не понимаем, кто это мог быть.

— Больше ничего не взяли? — уточнил Степаниди.

— Нет, — ответил Юрьев. — Хотя могли. Легко. Того же Родионова ещё пара работ есть. Или картин разных. Есть очень дорогие. А взяли одну фотографию и один холст. Зачем?

— И ты хочешь, чтобы я тебе на этот вопрос ответил? — Степаниди поднял мохнатую бровь.

— Гм. — Юрьев немного подумал. — Ну не то чтобы вот прямо так… Я не жду, что ты как-то осветишь мне ситуацию. Но хотя бы подкинь дровишек в мой костёр.

Степаниди басовито хохотнул: сравнение ему, видимо, понравилось.

— Дровишек могу подкинуть. Что ты хочешь знать?

— Для начала, — оживился Алексей Михайлович, — хочу вот что понять: есть ли хоть что-нибудь, что объединяет эти две работы?

— Абсолютно ничего, — уверенно заявил Степаниди. — Ты вообще понимаешь, что между картиной и фотогра… — Он вдруг замолчал, замер, секунды две не двигался вообще. Потом прикрыл глаза и почесал нос вилкой.

Это было так неожиданно и нелепо, что Юрьев чуть не расхохотался.

— А знаешь, — медленно произнёс старый фотограф, — не всё так просто. То есть в художественном плане эти работы не объединяет ничего. А вот в фактическом…

Услышав слово «фактическом», Юрьев подался вперёд и изобразил на лице максимум внимания и интереса.

— «Правда» и «Небыль» созданы приблизительно в одно время, — сообщил Степаниди. — И, скорее всего, в одном месте.

Юрьев весь обратился в слух:

— Серьёзно?

— Конечно. Тут долгая история.

Подбежал армянский юноша, вопросительно вытянул шею.

— Паринхаш с чечилом и карский хоровац, — сказал Степаниди. — И зелень.

— Дядя, это не быстро, — осторожно предупредил юноша.

— Я подожду. — Георгий Константинович задумчиво почесал в бороде.