Правда и Небыль

— Из нашего. Откуда ж ещё-то. Да я же вам, Алексей Михайлович, рассказывал! — Гриша посмотрел на банкира с хорошо разыгранным недоумением. — На Волге. Вы сами же всё одобрили.

Ретроспектива. Посыхалин 11 июля прошлого года

Западный берег Волги. Жигулёвские горы

Стоял тихий, тёплый летний вечер. Днём зной давил, как чугунная крышка, но после девяти солнце поутихло, тепло пошло от нагретой земли снизу вверх.

Лодка неторопливо шла по течению. Гриша слегка подруливал, чтобы попасть на фарватер. Юрьев сидел на носу, искал сюжет для фотоснимка и не находил его.

— Давайте здесь пришвартуемся, Алексей Михайлович, — наконец решил Мстиславский, показывая на зелёный островок, поросший лесом. — Ему бы понравилось.

— Давайте, — механически ответил банкир, отвлёкшись от мыслей о сюжете: трава на дальнем склоне, с какими-то фиолетовыми метёлками в проблесках солнца через облака, претендовала на то, чтобы стать причиной щелчка затвора фотокамеры.

Лодка зашла в затон, увенчанный лепёшками тины. Гриша взялся за вёсла. Грести было непросто — кроме тины в воде плавали какие-то коряги, похожие на мёртвых крокодилов.

Юрьев отвлёкся от фиолетовых метёлок и занялся простым, но самым безнадёжным делом на свете — попытками сфотографировать солнечный блик на воде.

Лодка наконец уткнулась в песчаную косу.

— Приплыли, — сказал Мстиславский.

Юрьев вышел первым. Песок был влажным и плотным, так что сандалия оставила чёткий тёмный след.

— Здесь? — спросил он Мстиславского, выбирающегося из лодки с урной в руках.

— Думаю, да, — ответил искусствовед.

— Первый раз вижу вживую, как такое будет делаться, — признался Юрьев.

— Я тоже, — честно ответил Гриша. — Владимир Сергеевич просил на Волге хорошее место найти, именно на Волге, а я ему как другу обещал…

— Кто обещания не выполняет, тому в банк дорога заказана, — сказал как отрезал Юрьев.

Поездку на Волгу он не планировал. Получилось всё как-то само собой: отменилась командировка в Лиссабон, а тут Гриша сообщил, что едет на пару дней в красивое место, и предложил к нему присоединиться. Юрьеву как раз нужны были свежие сюжеты для участия в ежегодной фотовыставке «Природа России», и он решил использовать открывшуюся возможность. Тем более что Гриша был лёгким и приятным в общении человеком, интереснейшим собеседником, с которым в рабочее время пообщаться не было никакой возможности, а тут — целых два дня.

Ближе к вечеру они отошли от места, где остановились, на лодке, — у Мстиславского было дело, не требующее лишних свидетелей.

— Ну вот здесь, наверное. Володе бы понравилось, — решил Гриша. — Что-то сказать бы надо… А, вот.

Он выпрямился и негромко прочёл:

— Тра-та-та… Делаю куличи из ила, тяну больное, путаясь в алфавите.

Честней, пока не поздно, разлить чернила, и кинуть грош Харону, и встать, и выйти; и вновь — по темноте за бессонным стражем, в окраинном кинозале, в луче экранном, где мир, подобно мне, короткометражен, а я — всего лишь пепел над океаном.

— Чьё? — без интереса спросил Юрьев.

— Один поэт хороший. Уехал в Аргентину, там покончил с собой. Перед смертью написал вот это. Володе бы понравилось.

— Тра-та-та? — уточнил банкир. Он сидел на полотенце, отложив фотокамеру, и крутил между пальцев длинный зелёный стебелёк.

— Нет, я начало забыл, — признался Мстиславский. — Володя, кстати, тоже стихи писал. Ну такие… для себя как бы.

— А всё-таки: зачем он так? — Юрьев откусил у травинки белый хрупкий хвостик.

— Да как сказать… — Гриша задумался. — Понимаете, Посыхалин настоящий художник был. То есть у него всё было для настоящего художника.

Вкус, увлечённость, мастерство потрясающее… Кроме самого главного. Таланта. Таланта-то у него не было. Так бывает. Господь не дал. Обделил почему-то. Мастерство было, а таланта — нет. Как садился сам рисовать — ни о чём. Но вот копировал ну просто гениально. Не срисовывал, нет, смысл человек видеть умел! Буквально каждого мазка смысл понимал! То есть чуял, зачем вот так, а не этак. Знаете, — Мстиславский немного оживился, — на его работах даже хорошие эксперты обжигались. Если без анализов, без химии всякой, на невооружённый глаз. Другой с красками работает, с холстом, всё тютелька в тютельку делает, а человек опытный сразу диагноз ставит — копия. С Володей не то. Пальцем что-нибудь намажет, и видно же, что пальцем, и всё равно кажется — настоящее. Он мне однажды такого Фалька нарисовал на день рождения! Акрилом! Вижу — акрил! А держу в руках вещь и чувствую — Фальк! Нет, Мастер. С большой буквы.

— Зарабатывать-то ему удавалось? — поинтересовался банкир. Способность людей зарабатывать была для него способом оценить их успешность в сферах, которые Юрьев плохо понимал.