Счастье — частное, погодное, охотничье и еще — армейское. Там тоже счастье. «Смотр закончился блестящей атакой 10 полков конницы! Погода как нельзя более благоприятствовала чудному зрелищу. У меня всегда дух подымается, когда я давно не видал войск, снова делая им смотр, всё в один раз!»[184]
.Это не символ веры.
Это просто счастье.
«Сердце царя было полно любви, так сказать, коллективной любви, объектом коей была вся его обширная родина — и никто в частности»[185]
.Именно этот род любви — если это любовь — дает способность и силу начинать войны, бок о бок с абстракциями: народ, родина, священный долг, преданность, единение, отчизна, ради.
«Мне известно, что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекавшихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления; пусть все знают, что я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начала самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его мой покойный незабвенный Родитель»[186]
.Бессмысленные мечтания о народном представительстве. О выборности. Об уступке хотя бы части власти.
А хотел сказать, как пишут, «беспочвенные мечтания», что нелегче.
Всё, что было потом — выборность, гражданские свободы (1905 г.) — поневоле.
«…Вы, братцы, конечно, должны знать, что всякое право собственности неприкосновенно, то, что принадлежит помещику, принадлежит ему, то, что принадлежит крестьянину, принадлежит ему… Иначе не может быть, и тут спора быть не может… В Моих заботах о вас Я не забуду крестьян, ваши нужды Мне дороги, и Я об них буду заботиться постоянно… Я вам помогу, но, повторяю, помните всегда, что право собственности свято и должно быть неприкосновенно»[187]
.Не помог. В Его заботах.
Первая попытка «черного передела» — в 1903–1905 годах.
Разгром усадеб, «черный передел» земли — в 1917–1919 годах.
«Было отрадно видеть эту массу крестьян, в деревенских нарядах, с бесхитростным восторгом встречавших своего „царя-батюшку“ …Царь был убежден, что народ его искренне любит, а что вся крамола — наносное явление, явившееся следствием пропаганды властолюбивой интеллигенции»[188]
.«Государство Российское созидалось и крепло неразрывным единением царя с народом и народа с царем. Согласие и единение царя и народа — великая нравственная сила, созидавшая Россию в течение веков…»[189]
.Меня любит народ.
Единение царя и народа напрямую. Минуя бюрократию и интеллигенцию.
«Я верю в честные чувства рабочих людей и в непоколебимую преданность их Мне…»[190]
,Преданность — как данность. Мне.
«…Толпа пришла на набережную и кричала „ура!“, чтобы мы показались… Трогательные проявления народных чувств и в полном порядке!»[191]
. «Народу на станциях по пути была масса, такие приветливые веселые люди»[192].Такие приветливые веселые люди.
Манифест 20 июля 1914 г. об объявлении войны: «Да укрепится еще теснее единение Царя с Его народом»[193]
.Не укрепилось.
«Меня любят народ и армия, — сказал Государь, — и я чувствую, что среди армии я буду в полной безопасности»[194]
.Нет, уже не любили.
И не в безопасности.
«Воля Господа должна быть исполнена… Я подписал мой первый приказ и добавил несколько слов трясущейся рукой… Мы только что закончили играть в домино, когда я получил <…> телеграмму, <…> что сегодня наша 11 армия <…> атаковала две германские дивизии <…> в результате были взяты в плен 150 офицеров и 7000 солдат, захвачено 30 орудий и много пулеметов. И это случилось сразу после того, как мои войска услышали о том, что я взял на себя командование. Это воистину Божья милость, и так быстро!..»[195]
.Быть Верховным. Главнокомандующим. Несмотря на протесты отовсюду.
«Лавры, которых Вы доискиваетесь, обратятся скоро в шипы».
«Военное искусство нужно долго изучать».
«Не покидайте Петербурга».
«Вы будете ответственны за все Ваши поражения».
Это решение унижает Вашу неприкосновенность[196]
.Так и случилось.
Неприкосновенность? Ее больше нет.
Неизвестно.
Когда Он — упертый, ложно представляющий, как устроена жизнь?
Совершенно неизвестно.
Ничто не заставит Его переменить свой символ веры.
Даже если это погребет страну.
Человек проигрыша. Керенский
Свобода ему не отдалась, как ни звал ее замуж.
«Никогда не писал заранее текстов выступлений и не репетировал их»[197]
.Было много речей. Известно, чем закончилось. В истории: бла-бла-бла.
«Человек всегда стремится к свободе. Человек культурный — к свободе и праву: к свободе, регулируемой правом и правом обеспечиваемой… Лозунг „свобода“ должен стать лозунгом правительственной деятельности. Другого исхода для спасения государства нет»[198]
.