На следующий вечер мистер Росс снова позвонил. На сей раз он никаких вопросов не задавал и сразу сказал, что звонит лишь для того, чтобы сообщить мне последние новости: оказывается, он успел с утра побеседовать кое с кем из девушек, проживающих в пансионе миссис Мартингейл, но ни одна из них никаких известий от Ив не имела. Он также связался с Отделом пропавших и разыскиваемых людей в Лос-Анджелесе, но там, едва узнав, что Ив совершеннолетняя и сама купила себе билет, ему сразу же объяснили, что по закону она не относится ни к пропавшим, ни к разыскиваемым. Чтобы утешить миссис Росс, отец Ив проверил также все больницы и пункты скорой помощи.
Каково же было миссис Росс? Она, по его словам, стала похожа на человека, который оплакивает покойного, только еще хуже. Когда мать оплакивает умершую дочь, она печалится о том, что будущего у ее дочери уже нет и никогда не будет, зато она может найти утешение в воспоминаниях о прошлом, о тех днях, когда они были так близки. Но когда твоя дочь от тебя убегает, не желая даже увидеться с тобой, то самые нежные, полные любви воспоминания как раз и приходится отложить; а будущее твоей дочери, вполне живой и благополучной, все больше отдаляется от тебя подобно волне, отступающей во время отлива все дальше в море.
В третий раз мистер Росс позвонил просто так, никаких новостей, собственно, у него не было. Он сказал, что, перечитывая некоторые письма Ив (в поисках упоминаний о ее друзьях, которые могли бы ему помочь), наткнулся на то письмо, в котором Ив описывала первую встречу и знакомство со мной:
– Я уж совсем и позабыл, что Ив сперва снимала отдельную комнату. Когда же вы с ней решили вместе-то поселиться?
И тут я поняла, в какое трудное положение сама себя поставила.
Дело в том, что мистер Росс и сам пребывал в похоронном настроении, но обязан был казаться сильным ради жены. Вот он и подыскивал себе такого собеседника, с которым мог бы предаться воспоминаниям. Этот человек должен был хорошо знать Ив, но находиться на безопасном расстоянии от мистера и миссис Росс. Я на эту роль подходила просто идеально.
Мне не хотелось оказаться немилосердной, да и короткие беседы с мистером Россом не были для меня таким уж неудобством, но сколько подобных разговоров еще последует? Насколько я знала, он во всем довольно медлителен: то есть медленно заводится и медленно успокаивается. Или, что еще хуже, принадлежит к числу тех, кто готов бесконечно долго лелеять свое горе, а не отпустить его. И как же мне в итоге выбираться из этой ситуации? Я, разумеется, не собиралась вообще не отвечать на его телефонные звонки. Но подумывала о том, что, может, стоило бы начать иной раз отвечать ему более грубо, чтобы до него наконец дошло?
Когда несколько вечеров спустя телефон снова зазвонил, я нетерпеливо сказала «Да?» таким тоном, словно одна моя рука уже сжимала брелок для ключей, а вторая была всунута в рукав пальто.
– Кейти?
…
– Тинкер?
– На какую-то секунду мне показалось, что я попал не туда, – сказал он. – Приятно снова услышать твой голос.
…
– Я виделась с Ив, – сказала я.
…
– Да, мне казалось, что ты вполне могла с ней увидеться. – Он как-то неискренне рассмеялся. – Я, конечно, здорово все напортил в 1938-м.
– Ты и все остальные.
– Нет. За свои поступки я отвечаю сам. Ибо с самой первой недели января каждое решение, которое я принял, оказалось неправильным. И, по-моему, довольно быстро Ив оказалась сыта мной по горло.
Точно печальную притчу он рассказывал мне, как во Франции приобрел привычку рано ложиться и вставать с восходом солнца, чтобы спокойно поплавать. Там были такие красивые восходы, гораздо красивее закатов, что он как-то спросил у Ив, не хочет ли она полюбоваться восходом с ним вместе. В ответ она стала пользоваться маской для сна и каждый день спала до полудня. А в самую последнюю ночь, когда Тинкер уже лег спать, она одна пошла в какое-то казино и играла в рулетку до пяти утра, а утром объявилась на подъездной дорожке с туфлями в руках как раз в то время, когда он собирался на пляж.