– Гм-м… – Это мое внимание пытается привлечь своими покашливаниями Джейкоб Вейзер, главный корпоративный финансист «Конде Наст». Он давно уже стоит возле моего стола. Честный, много работающий человек, он, к сожалению, носит те отвратительные, приносящие несчастье усики, которые стали популярны благодаря героям Чарли Чаплина, но потом совсем другие «герои» вроде Адольфа Гитлера навсегда вывели их из моды. По выражению лица Вейзера легко можно догадаться, что «Готэм» он не любит ну вот ни капельки. И, возможно, считает затею Тейта нездоровой и исполненной скрытой похоти. Что в определенной степени соответствует истине, хотя в нашем будущем журнале разврата и гламура будет, разумеется, ничуть не больше, чем вообще на Манхэттене.
– Доброе утро, мистер Вейзер. Чем я могу вам помочь?
– Мне нужно увидеться с Тейтом.
– Да, я говорила с вашим помощником. К мистеру Тейту вы записаны на вторник.
– На 5.45. Это что, шутка такая?
– Нет, сэр.
– Знаете, я все-таки увижусь с ним прямо сейчас.
– Боюсь, это невозможно.
Мистер Вейзер молча тычет пальцем в ту сторону, где за стеклянной стеной мистер Тейт осторожно окунает кусочек шоколадки в недопитый кофе.
– Благодарю вас, мисс, но я увижусь с ним прямо сейчас.
Он решительно направляется ко входу в кабинет Тейта. Не сомневаюсь, он и жизнь свою готов отдать, лишь бы исправить неточности в балансе. Чтобы не дать ему ворваться в кабинет, мне остается одно: преградить ему путь собственным телом. Его лицо становится красным, как редиска.
– Послушайте, мисси! – говорит он, с трудом сдерживая бешенство, что, впрочем, плохо ему удается.
– В чем дело? Что здесь происходит?
Между нами внезапно возникает мистер Тейт, и его вопрос явно обращен ко мне.
– Мистер Вейзер желает непременно с вами увидеться, – объясняю я.
– Я полагал, что наше с ним свидание назначено на вторник.
– Да, согласно вашему расписанию.
– Тогда в чем же проблема?
Раздается трубный глас мистера Вейзера:
– Я только что получил последний отчет о расходах, связанных с содержанием ваших штатных сотрудников. Вы на тридцать процентов превысили бюджет!
Мистер Тейт медленно поворачивается к мистеру Вейзеру.
– По-моему, мисс Контент уже достаточно ясно дала понять вам,
И мистер Тейт вернулся к своей шоколадке, а мистер Вейзер – к своей счетной машинке в далеком от нас кабинете на третьем этаже.
Большинство руководителей требуют от своих секретарей демонстрации должного уважения ко всем, с кем им приходится говорить, и надеются, что секретари со всеми будут учтивы и сдержанны. Но мистер Тейт подобных требований никогда не выдвигал. Напротив, он всегда подталкивал нас с Элли к тому, чтобы мы разговаривали с посетителями столь же высокомерно и нетерпеливо, как и он сам. Сперва я считала это просто неким иррациональным продолжением воинствующего аристократизма Тейта и следствием его невероятного самомнения в стиле «я – Король-Солнце». Но со временем я поняла, в чем была суть этой гениальной задумки. Заставляя нас обеих быть столь же грубыми и требовательными, как он, Тейт укреплял наши позиции в качестве ближайших к нему лиц.
– Эй, – окликает меня Элли, проскользнув через всю комнату к моему столу, – гляди-ка!
Юный посыльный приволок десятифунтовый словарь «Вебстер», перевязанный хорошеньким розовым бантом. Секретарша указывает ему на середину нашего зала.
Каждый из журналистов холодно смотрит на приближающегося курьера и криво улыбается, едва тот проходит мимо. Некоторые даже встают, чтобы посмотреть, чем закончится это шоу. Наконец парнишка останавливается перед Никласом Фезиндорфом. Увидев перед собой этот словарь, Фезиндорф становится почти таким же алым, как его яркое бельишко фирмы BVD. Но что еще хуже – посыльный начинает петь! Поет он на мотив простенькой, но весьма популярной на Бродвее любовной песенки. И, хоть и попадает время от времени «мимо нот», всю душу, кажется, вкладывает в эту песню:
Тейт велел Элли заказать словарь и сам написал стишок. Но идея с «поющей телеграммой» и розовым бантом принадлежала ей.
В шесть часов мистер Тейт покинул свой кабинет, дабы успеть на поезд до Хэмптонс. В 6.15 я перехватила взгляд Элли. Мы дружно встали, накрыли чехлами машинки и надели пальто.
– Пошли, – сказала она, – давай отпразднуем свое освобождение, – и мы двинулись к лифтам.