Правило правой руки (сборник)

Но именно этот, как он называл его – «вздор» – как раз не забывался, а даже наоборот, его постоянно преследовал. Зато всё остальное забывалось. По крайней мере, становилось каким-то очень далёким, незначительным, ненужным. Как не нужны ему все его тридцать пять неправильно прожитых лет, как не нужна ему эта пустая казарма, в которой он один сидит в день своего рождения, как не нужна ему и та чужая гостиница…

Да вот только никуда ему от них не деться! Всё это, хочет он того или не хочет, останется с ним, как и сам он никуда не денется – и дальше будет капитаном. Так пройдёт ещё пять лет, а он всё будет капитаном. И через десять он капитан. И через двадцать, и так далее, то есть до самой отставки. Что такое время? Часы – это вовсе не время. И колокол на башне тоже. Они только отсчитывают движение времени. Время же движется само по себе, оно само решает, как ему двигаться – быстрее или медленнее. Кроме того, у каждого из нас своё время. Даже не так, а вот как: для каждого из нас, в зависимости от того, где мы находимся, время бывает разное. Вот, например, здесь, в этом городе, и вообще в этом мире, время для капитана застыло… Да нет, даже просто закончилось, потому здесь он уже достиг всего, чего мог достичь. А там, в том городе, в который заманила его та загадочная женщина, которую, когда она была маленькой, люди хотели убить, и, надо думать, неспроста.

Нет, так думать нельзя! Почему он обвиняет эту женщину? Она же ему тогда совершенно чётко сказала: она пойдёт одна, ходить за ней не надо. А он пошёл. Побежал! Его никто не звал туда.

Но, тем не менее, он теперь постоянно вспоминает тот загадочный город, и ему почему-то кажется, что окажись он там, всё в его жизни сразу изменится. Что ж, возможно, он прав. Да, и вот что ещё: вполне возможно, что как только он войдёт в тот город, в то время, то оно, тамошнее время, сразу станет для него естественным и как бы привычным, а вовсе не таким стремительным, каким оно сейчас ему кажется, и, следовательно…

Да! Его время там, а вовсе не здесь! Там и только там! Капитан Кассис решительно встал и столь же решительно вышел из казармы.

Вот и всё! Она стояла на углу. Она была в длинном плаще, её лицо было закрыто капюшоном, из-под которого была видна только одна прядь волос. Совершенно седая! Кассис невольно отшатнулся. Что это, подумал он, его смерть?

Но тотчас же подумал ещё вот что: глупости, страшней, чем на Границе, не бывает, а мертвей, чем здесь, тоже. После чего он подошёл к ней, учтиво поклонился и сказал:

– Я готов.

Она одобрительно кивнула. Потом, несколько повременив, взяла его под локоть. И больше капитана Кассиса никто нигде не видел!

Господин солдат

…А потом мы вышли на крыльцо, и он сказал:

– Не нравится мне всё это, не верю я вам, обманете вы меня.

Я тогда опять стал клясться и ещё прибавил:

– Как можно, господин солдат! Никто вашу котомку не тронет.

А он сказал:

– А только б кто посмел, так после пожалеть об этом не успел бы. Я на это дело крут!

Вот что он мне тогда сказал и только после этого пошёл с крыльца, а я пошёл за ним. В воротах он опять остановился и сказал, чтобы я шёл первым, потому что ему ничего не видно, да и он плохо знает наши места. И я пошёл вперёд показывать дорогу. А тут и вправду стало совсем темно, потому что луна ушла за тучи, и мы шли почти на ощупь. Хорошо ещё, что трава с боков ночью кажется почти как чёрная, а тропинка наоборот почти как белая. И так мы прошли до самой околицы, а там свернули к реке. И по посёлку мы шли молча, а тут он опять заговорил, сказал, что чаши очень лёгкие.

– Это вам там только показалось, господин солдат, – сказал я. – Просто вы очень сильный, вам любая ноша как пушинка. А нам эти чаши обошлись очень недёшево, мы знаете сколько за них овец отдали? И ещё подсвечник, – сказал я, – его тоже надо посчитать, и он тоже серебряный, и весу в нём ого, вот сколько вы всего получите!

А солдат сказал:

– Сам знаю.

А потом, когда мы уже начали спускаться к самому берегу, он ещё прибавил, что всё равно бы нам от этих овец никакого проку не было.

– Что верно, то верно, – сказал я. И ещё сразу сказал: – А теперь давайте говорить вполголоса, а то он ещё услышит.

Солдат стал молчать.

Так мы ещё прошли, уже по берегу, и уже стараясь не шуметь, и я даже поднял острогу на всякий случай. Потом мы совсем остановились, на том камне, на большом, и я показал, откуда надо ждать.

– А сколько ждать? – спросил солдат, и голос у него был уже не такой храбрый.

– Это уже когда как, – сказал я. – Это как он нас учует. Бывает, даже полчаса пройдёт.

– Так это когда овца, – сказал солдат, – а если человек?

– А про человека я не знаю, – сказал я.

Солдат тогда спросил:

– А он большой?

А я сказал:

– Так мы же уже говорили, и он с той поры больше не вырос.

– Ты мне не дерзи, деревенщина, – грозно сказал солдат и даже замахнулся острогой, – а не то смотри!

Тогда я сказал, что пять шагов в длину и ещё четыре хвост.

– А, – сказал солдат, – ерунда какая! Я не таких драконов видывал, плевать я на таких хотел!