Правители эпохи эллинизма

Лето 218 г. было отмечено морской экспедицией на остров Кефаллепия, но здесь военная удача изменила македонскому царю, ибо ему не удалось покорить город Палы и осаду пришлось спять. Таким образом, не была достигнута поставленная цель — покончить с морским разбоем жителей Кефаллении. Мало славы принесло также нападение македонян — и снова под личным водительством молодого царя — на город Ферм в Этолии. Этот город был центром Этолийского союза. Он не был укреплен и изобиловал храмами и портиками. Здесь македоняне дали волю своей ярости; они решили отомстить этолийцам за разрушение Диона и явно преуспели в этом. По всему Ферму можно было видеть низвергнутые статуи, так что македоняне не остались в долгу у этолийцев (лето 218 г.).

Полибий был преисполнен возмущения поведением Филиппа, которое в самом деле противоречило как божеским, так и человеческим законам греков, однако он считает, что действия царя следует объяснить влиянием на него Деметрия Фаросского, но в пользу этой версии не приводится никаких убедительных доказательств [Polyb., VII, 14, 3].

Между тем в лагере македонян начались трения. Образовались две партии: одна держала сторону Арата и Ахейского союза, другая действовала против них. Произошел раскол также в среде высокопоставленных сапов-пиков македонского царя. В то время как министр царского двора Александр и генерал-губернатор Пелопоннеса Таврион выступали за Арата, Апеллес, Леонтий и Мегалей заняли противоположную позицию. По-видимому, царь сначала не мог решиться на то, чтобы открыто заявить о своей позиции; сначала он был скорее против Арата, но, когда во время праздника с жертвоприношениями противники Арата набросились на него с грубой бранью и оскорблениями и дело дошло до открытого скандала, юный царь, которому только что исполнилось 20 лет, не мог больше ограничиваться ролью молчаливого наблюдателя. Он велел арестовать Мегалея и некоего Кринона, впрочем, первый вскоре снова был отпущен на свободу. Несколько позже в Коринфе начались волнения среди македонских войск, ответственность за которые несли Леонтий и Мегалей. Царь снова был вынужден вмешаться, по он еще воздерживался от принятия жестких мер, и только бегство Мегалея в Фивы заставило его изменить свою позицию: Леоптий и Апеллес по приказу царя были казнены, а Мегалей, попавший в безвыходное положение, покончил жизнь самоубийством в Фивах.

Эти события бросают мрачную тень на ближайшее окружение македонского царя, который, очевидно, не сумел сгладить противоречивые интересы сторон. В частности, ему так и не удалось добиться примирения между приверженцами Ахейского союза и их противниками из числа друзей самого монарха. Историку трудно избавиться от подозрения, что здесь — и притом именно со стороны ахейцев, т. е. Арата, — не обошлось без основательного подкупа, ибо иначе было бы немыслимо сочувствие высокопоставленных македонских сановников делу Арата.

Между тем Союзническая война стала совершенно невыносимым бременем для Греции. Прекратилась всякая деловая жизнь, никто не был застрахован от нападений, грабежей и контрибуций. Филипп, который понял, что война не принесет ему решающей победы, был готов на приемлемых условиях заключить мир. Но надежда на мир появилась лишь тогда, когда посредниками выступили внешние силы — сначала Родос и Хиос, а затем также Византий и царь Птолемей IV Филопатор.

Греки давно уже устали от этой войны, ибо, хотя и нельзя было отметить крупных сражений, потери в людях были велики. Одним лишь элейцам после двух военных столкновений пришлось оплакивать не менее 600 убитых и 280 пленных^{58}, а в других участвовавших в войне государствах картина была, видимо, еще более удручающей. В Греции в то время уже не было избытка в людях, тем более что многие эллины зарабатывали свой хлеб в качестве наемников за пределами своей страны.

Во время пребывания царя на Истме, где он любовался Немейскими играми, поступило неожиданное сообщение: Ганнибал наголову разбил римлян у Тразнменского озера. Это было первое большое сражение в ходе 2-й Пунической войны летом 217 г. Деметрий Фаросский решил, что пробил его час, и настойчиво стал уговаривать юного царя направиться в Иллирию и, смотря по обстоятельствам, также вступить в войну против римлян на территории Италии. Разумеется, это были всего лишь мечты, которым, как известно, никогда не суждено было осуществиться. Но Филипп был буквально заворожен широтой открывавшихся перед ним перспектив. Разве не был он отпрыском рода Филиппа II и Александра Великого^{59} и разве его долг не состоял в том, чтобы подражать им? Так как этолийцы тоже не были более заинтересованы в войне, принесшей им лишь тяжелые потери и никаких выгод, то осенью 217 г. представители воюющих сторон собрались на мирный конгресс в Навпакте, в Коринфском заливе (нынешний Лепанто).