Право на пиво

— Может, и правда нельзя. Я помню, там действительно собираются ремонтировать большой кусок дороги.

— Ага! Собираются. Но еще не начали, я выяснял. Пока начнут, они уже назад вернутся. Если ты поможешь, конечно. Автоинспекция просто перестраховывается. А может пива хочет. Безалкогольного.

— Разберемся! Какой автобус? Номер?.

— Вот шпаргалка! Тут все написано.

Иванов достал записную книгу, тут же превратился из студенческого товарища в грозного майора милиции, набрал на трубке мобильного телефона номер и нахмурил брови.

— Здравия бажаю! — поприветствовал он кого-то. — А скажи-ка мне, пан сержант, что там пенсионеры в автобусе. Не бунтуют?

Какое-то время он молчал, слушая объяснения, потом кашлянул и сказал:

— Ясно. Этих пропустить!

Наверное, тот, кому предназначались эти слова, что-то возражал, потому что Иван резко и жестко спросил:

— Ты украинскую мову понимаешь? Про-пу-стить!

Лицо майора излучало удовлетворение самим собой. Он весело посмотрел на друга и потянулся.

— Вот и все. А где семья?

— Не знаю. Жена к кому-то в гости собиралась. А за сыном я уже не успеваю следить. Каждый день с какой-то новой девушкой.

— Весь в папу.

— Если иметь ввиду папу образца двадцатилетней давности, то да.

— А сейчас ты — другой?

— Седьмой! Не дразни грехами юности! Подождем семь минут.

— Почему семь? Счастливое число, да? — ехидно спросил Иван.

— Счастливое число, да! — передразнил Иваненко. — Знаешь, как-то Альберт Эйнштейн прибил на дверь подкову. Его гости спросили: «Зачем?» — «Как? — ответил ученый, — разве вы не знаете, что подкова приносит счастье?» — «И вы, великий ученый, верите в это», — удивились гости. «Нет, я не верю. Но, говорят, она приносит счастье, независимо от того, веришь или нет».

— К чему это? — пожал плечами Иванов.

— Да так. На самом деле, я сторонник теории, что каждый получает по своей вере. Во что веришь, то имеешь.

— Да, я помню. Ты еще на пятом курсе меня в этом убеждал. Слушай! А помнишь, ты мне давал фантастический рассказ читать. Там ученый попадает на какой-то неизвестный никому остров в какое-то племя. Аборигены считают, что земля в центре, а солнце, луна, и звезды — это небольшие шарики, которые кружатся вокруг. Ученый соорудил прибор, типа телескопа, чтобы доказать им ошибочность их воззрений. И вдруг обнаружил, что прибор показывает то, что говорили островитяне. А мораль сей басни такова, что миром управляют не физические законы, а нравственные.

— Я-то помню. А ты чего вспомнил?

— Просто я вдруг сообразил, что ты сам этот рассказ написал. Да?

— Не зря ты в милицию попал. Через двадцать лет до тебя дошло. Через двадцать лет, глядишь, и подполковника получишь.

— Ты, Вань, на грубость нарываешься, все, Вань, обидеть норовишь, — хрипловатым голосом продекламировал Иванов. — Сам же учил, что реагировать на жизнь надо радостно. Вот и порадовался бы за друга, который что-то понял, а ты насмехаешься…

— Извини, Вань! Ты прав…

— А еще священник!

— Ну, прости! — видя, что друг обиделся серьезно, Иван подошел к нему и положил руку на плечо. — Я священник, но я не святой. Ты знаешь, у меня недавно, с полгода тому случай был. Проехал я на красный свет. Глупо, конечно, не дождался секунду-две, пока загорится зеленый. Спешил. И, как назло, ваш брат гаишник. Штраф. Слушай, такая жаба меня задавила! Так платить не хотелось. И понимаю, что я не прав. И формально не прав, ибо нарушил правила. И нарушаю принципы, которые же сам проповедую, а жаба давит. Даже хотел тебе звонить, чтобы ты слово замолвил.

— Почему ж не позвонил?

— Победил себя. Хотя досада еще долго оставалась. Я-то думал, что я благородный. А жаба давила. Не святой, я Вань, прости. Нас характеризуют не наши ошибки, а то, как мы их исправляем. Ты же хорошо помнишь «Место встречи изменить нельзя»?

— Еще бы? Сто раз смотрел. А что?

— Когда взяли Ручечника с шубой англичанина, и коллеги опасались, что будут ненужные разговоры, твой любимый Жеглов заявил: «Правопорядок в стране характеризуется не наличием воров, а умением властей их обезвреживать». Давай обезвредим нашего вора, который хотел украсть наше хорошее настроение.

Заиграл мобильник. Иваненко взял трубку:

— Ну что, Мыкола Петрович? Вот и хорошо. С Богом!

— Все нормально?

— Да. Позвонил старший группы, сообщил, что пропустили. Спасибо тебе!

— Не за что. Обращайтесь, отец Иван, если что. — Иванов был доволен, что не упал лицом в грязь перед товарищем, что тема ментов была замята, и решил перевести разговор в другую плоскость. — Слушай, а как правильно — отец Иван или отче Иван?

— Слово «отче» используется при обращении. Это звательный падеж. В украинском языке он используется до сих пор, а в русском вышел из употребления. Вот в церкви при обращении к священнику говорят «отче» и еще при обращении к Богу говорят «Боже», а в остальных случаях используют именительный падеж.

— Все-то ты знаешь!

— Многое забыл уже. Закон Гей-Люссака с законом Бойля-Мариотта уже путаю.

— Слушай, а ты на двадцатилетии выпуска был?

— Да. А ты даже не позвонил…