Праздники, звери и прочие несуразности

— Бесполезно, — изрекла Пимми, гневно хмурясь. — Придется сказать доктору. Лежите тихо. Брида, проследи, чтобы он лежал тихо.

Она покинула палату.

— Надеюсь, что она пошла не за доктором Груббинсом, — сказал я обеспокоенно. — Он симпатичный, но я ему не доверяю.

— Я тоже надеюсь, ради вашего же блага, — спокойно заметила Брида.

— Почему? — встревожился я не на шутку.

— Он плохой врач, — сказала она. — К такому тяжелому больному я бы никогда его не подпустила. Еще, не дай бог, залечит до смерти.

— Вот и у меня сложилось такое впечатление, — признался я. — Он смотрит на тебя с таким выражением лица — je ne sais quoi[19], — словно остался жить в эпохе, когда культю поливали кипящим дегтем.

— Невежда, — мрачно заключила Брида. — Его послушать, так пастеризация — это проповеди пастора.

— А запор — это то, что находится за порами, — включился я в игру. — Или я путаю с забором?

— И то и другое. А еще он думает, что понос бывает по нос.

— И что свинку подхватывают в свинарнике.

— Вот-вот. Еще добавьте сюда гоноррею, — сказала Брида.

— Которая бывает от большого гонора?

— Именно. Ничего, в один прекрасный день…

Что будет в один прекрасный день, я так и не узнал, поскольку в палату вошла Пимми.

— Вставайте, — велела она мне. — Доктор Груббинс сказал, чтобы вы ехали в больницу «Ватерлоо», где вам прижгут носовую полость.

— О боже. Этого я и боялся. Мне засунут горячую кочергу в правую ноздрю.

— Не болтайте глупости. — Она подала мне верхнюю одежду. — Есть специальный инструмент для прижигания.

— Инструмент? Раскаленное тавро? Мне обещали мир и покой.

— Вам не видать мира и покоя, пока не остановят кровотечение, — трезво заметила Пимми. — Надевайте ваше пальто. Я еду с вами. Так распорядился врач.

— Похоже, это единственное разумное распоряжение, которое он сделал со времен окончания медицинского института, — сказал я доброжелательно. — И как мы будем туда добираться?

— Такси, — коротко ответила Пимми. — Уже ждет.

Водитель, ирландец, оказался мясистым человечком, похожим на грецкий орех с ножками.

— Куда едем? — спросил он.

— Больница «Ватерлоо», — отчетливо сказала Пимми.

— «Ватерлоо»… «Ватерлоо»… — задумчиво повторил водитель. — Это где же?

— Вестминстерский мост, — подсказала Пимми.

— Ну да, ну да. — Он хлопнул себя по лбу. — За две минуты довезу.

Мы сели в такси и завернулись в одеяла. Ночью холодрыга была та еще. Какое-то время мы ехали молча.

— А я как раз сегодня собиралась вымыть голову, — неожиданно и с упреком сказала Пимми.

— Извините, — отреагировал я с покаянной интонацией.

— Да вы не переживайте, — сказала она и загадочно добавила: — Я на них и посидеть могу.

— Вот как? — Про себя я подумал, что это какой-то модный способ мытья волос.

— Да, — с гордостью сказала она. — Такие они длинные. Недавно мне за них предлагали семьдесят фунтов.

— Но лысой вы будете не такая красавица.

— Вот и я так решила, — сказала она, и мы снова погрузились в молчание.

Машина остановилась перед светофором, и водитель вывернул назад шею, чтобы получше разглядеть своих пассажиров. В голубовато-белом свете уличных фонарей мое обескровленное лицо выглядело пугающе бледным.

— Вам там сзади удобно? — обеспокоенно спросил он. — Из вас столько крови вытекло. Может, вам лучше прилечь?

Я посмотрел на обмытую дождем, подмерзающую мостовую.

— Нет, ничего, спасибо.

— А вы не пытались чем-то заткнуть нос? — Кажется, водитель сам поразился глубиной высказанной им мысли.

Я ему объяснил, что моя правая ноздря и без того напоминает городскую свалку. А в госпитале, добавил я мрачно, ее вдобавок еще и прижгут.

— Как в старые добрые времена? — оживился водитель.

— В каком смысле?

— Ну, когда вешали, четвертовали или сжигали.

— Надеюсь, что до этого все-таки не дойдет, — сказал я.

В больницу мы прибыли, заехав на пандус с табличкой (вот вам крест!) «Не для протестантов», но позже выяснилось, что на ней было написано «Не для пешеходов». Видимо, моя ошибка объяснялась перебором ирландцев в тот вечер.

Мы торопливо вошли в вестибюль, где не было ни обкурившихся хиппи, ни алкашей, перебравших денатурата, ни карапузов с ночными горшками на голове. Приемное отделение было вообще пустым, если не считать дежурной сестры. Она нас провела в своего рода молельню и заботливо уложила меня на подобие операционного стола.

— Сейчас придет доктор, — сказала она с трепетом в голосе, словно возвещая о втором пришествии.

И вскоре он появился — на вид подросток в белом халате.

— Добрый вечер, сэр. Добрый вечер, — радостно произнес он, потирая руки, мысленно уже на Харли-стрит[20]. — Кажется, у вас идет из носа кровь, сэр?

С учетом того, что на бороде и усах запеклась кровь, вся моя одежда была в красных пятнах, а из правой ноздри продолжало течь, то был не самый блестящий и проницательный диагноз.

— Да, — подтвердил я.

— Что ж, — доктор извлек из кармана пару хирургических щипцов, — посмотрим на причиненный ущерб?

Одними щипцами он решительно, как бушмен, раскрыл ноздрю, а другими принялся вытаскивать метры окровавленного бинта.