Призрачную княгиню, появлявшуюся только в двух сценах, играла прошедшая здешний кастинг чешская актриса. По-русски она говорила с сильным акцентом, и во время постпродакшна ее просто переозвучат; зато лицо у нее было такое, что даже сдержанная Таня не удержалась от восторженных комплиментов. В нем не было той красоты, что отличает глянцевых красоток с обложек модных журналов, но в тонких, нервных чертах читалось столько жизненной энергии, столько природного очарования, сколько у глупых куколок не будет никогда. Рядом с ней восходящая звезда Элеонора Шумкова, жена богатого спонсора, смотрелась… дешево. Наверное, Юрьев тоже это понимал, так что ни в один кадр их вместе не поставил.
А вот с божественной Флит, которую сегодня снимали в павильоне в пробных сценах, пока съемочная группа околачивалась на природе, актриса Катерина Тламка смотрелась бы потрясающе.
Впрочем, и Матвея с нее хватит.
Сцена должна была происходить в сумерках, которые дорисуют после; ветер очень удачно пригнал к Праге легкие облака, заслонившие веселое солнышко и выровнявшие свет, и главный оператор дядя Леша заорал, что надо снимать, пока хороший свет не упустили. Даша лихорадочно перегримировывала Матвея, присевшего на стул, в «дневной» вариант; за спиной у Тихомирова весело расстилалось Мемориальное кладбище. Рядом Таня наносила последние бледные штрихи на лицо Катерины, спрашивая с любопытством:
– А как по-чешски будет «я не понимаю»?
– Нерозумим, – отвечала Тламка, чуть заметно улыбаясь.
– А «как дела»?
– Як сэ матэ?
– Вот это на японский похоже, – пробормотал Матвей. Он косил темным глазом на Катерину, мешая тем самым Даше накладывать тени. Пришлось взять Тихомирова за ухо и повернуть. Он засмеялся. – Извините. Или – как здесь говорят – проминьтэ.
– Не боитесь на кладбище сниматься? – спросила Даша, чтобы его отвлечь.
– Я не суеверный.
– Актеры все суеверные.
– Я на сцене матом не ругаюсь, этого хватает.
Для съемок выпросили часть Мемориального кладбища, ту, что подальше и где поменьше туристов, интересовавшихся в основном могилами великих, а не старыми мшистыми крестами с полустершимися надписями. Непрошеные зрители, конечно, толпились за огороженным периметром, но особо работе не мешали. Наоборот: зрительские взгляды придавали процессу неосязаемой значимости, добавляли интереса. Даше кто-то из актеров когда-то сказал, что так лучше работается.
– Ну вот, все.
– А вы знаете, что под Вышеградской скалой тоже живет водяной? – спросил Матвей, мельком глянул в зеркало и принялся застегивать пуговицы: его переодели в современный костюм.
– Его зовут пан Пивода, – вдруг произнесла Катерина. – Он хороший, не надо его бояться. Он помогает лодкам плыть.
– И ходит в пивную. – Матвей ответил актрисе, но подмигнул почему-то Даше. Стоило начаться съемкам, и Тихомиров заметно переменился: чувствовалось, что его работа ему очень нравится, нравится история, в которой он исполняет далеко не последнюю роль, нравится этот серый день, мрачные надгробья и вообще все вокруг. В том числе и Лена, которая стояла рядом и нетерпеливо поглядывала на часы.
– Идемте, Матвей, Катерина. Иначе Сережа нас сейчас всех пустит на шашлык.
Даша искоса на нее посмотрела.