Преданность. Повесть о Николае Крыленко

— Как еще успели живым донести, — заметил врач. — Рана глубокая и весьма опасная… — и добавил что-то по-латыни, но Николай не расслышал, а Петруша ничего не понял. Он мял в руках шапку с оторванным ухом и глядел на пол, где у его залатанных валенок расплылась мутная лужа растаявшего снега. Костя бредил:

— У нее удивительные глаза… Уберите эту морду! Назад! Назад!.. Лик богоматери… кровавое сияние…

Николай готов был не отходить от постели Кости, даже два раза ночевал в больнице, уткнувшись в спинку стула. Но революционные события после девятого января развивались с такой силой и быстротой, что он не всегда имел возможность навестить своего друга. Теперь, когда массы всколыхнулись, его слово, слово страстного оратора-большевика, было особенно необходимо рабочим, утратившим веру в царя-батюшку. Лавина народного гнева обрушилась на самодержавие. Признанный студенческий вожак, Николай успевал всюду. Его можно было видеть на заводах, в рабочих бараках, среди студентов.

Однажды, войдя в душную больничную палату и увидя своего друга, бледного, изможденного, в сером застиранном белье, Николай вдруг понял, что Костя не в состоянии изжить ужас девятого января. В его душу не проникает свежее, оздоровительное дыхание надвигающейся революции. Его мысль сосредоточилась на одном:

— Какие у них были лица, у этих пьяных солдат! Тупые, бессмысленные. И кровь… Ты на бойне бывал?

— Костя, ты меня слышишь, Костя, — горячо зашептал Николай, склонившись к его изголовью. — Тот день стал для всех нас большим уроком. Он открыл глаза многим, тем, кто надеялся на царскую доброту. Сейчас такое делается! Сейчас даже самые отсталые рабочие бастуют. «Буря! Пусть сильнее грянет буря!..» Вчера в университете собралось пять тысяч студентов! Решено объявить всеобщую студенческую забастовку, прекратить занятия до осени, чтобы отдать все силы борьбе…

Но Костя не слышал, он бредил:

— Бойня… Я напишу… Пусть все знают…

Не написал… Почти год болел Костя. Умер в полицейском участке, куда его ночью перенесли на носилках жандармы. Об этом Николай узнал от сиделки. Не поверил ей, рискуя быть арестованным, наведался в полицию, но ничего толком не добился: людей в то страшное время хоронили в общих ямах, от них не оставалось даже имени.

6

Смерть Кости потрясла Николая. Он забросил лекции, не появлялся в комитете, мучительно и много думал о случившемся. Однажды по поручению комитета его навестил знакомый металлист и заговорил прямо с порога:

— Так не годится. Возьми себя в руки. Сейчас перед нами задача: развернуть самую усиленную работу среди солдат Петербургского военного округа. Задача сложная и ответственная. Надо объединить рабочих и солдат, чтобы впредь не повторилось такого, как девятого января, когда они били морду нашему брату…

— Не надо популярных лекций, товарищ, — хмуро остановил его Николай. — Мне все ясно.

— Вот это уже другой коленкор, — заулыбался гость. — Мне поручено передать задание. Надо проникнуть в ближайшую воинскую часть, установить там надежные связи. Только учти: дело это потребует от тебя особенной осторожности, в любой момент можно схлопотать пулю от часового.

— Пули бояться — к солдатам не ходить, — пошутил Николай. Вот таким его и привыкли видеть в комитете — боевым, немного ироничным. Заговорил деловито, по обыкновению запальчиво и быстро: — К этому делу надо привлечь ребят из студенческой организации. Они помогут с нелегальной литературой. Полагаю, и заводы сейчас не следует оставлять в стороне… Почему вы так удивленно смотрите?

— Да ничего, так. Думал, ты совсем скис, а ты молодцом. Так и товарищам передам.

…Николай пошел навестить зятя Ерофеича, Игната, который был призван в прошлом году и проходил службу в одной из частей Петербургского гарнизона. Правда, Игната Николай почти не знал, лишь видел один-два раза, но решил, что для начала будет совсем не плохо познакомиться с ним поближе. Он побывал дома у Ерофеича, взял адрес, по пути прихватил гостинец солдату — две пачки махорки — и отправился в часть. Там он попросил вызвать Игната, поговорил с ним, рассказал о том, что делается в городе, а потом поинтересовался: нельзя ли, мол, провести его в казарму?

— Что вы! Что вы, господин студент! — Игнат даже руками замахал. — За это мне унтер голову оторвет…

— И стоит оторвать. Такие, как вы, боязливые, убили моего друга. До тех пор, пока одни солдаты будут бояться своих унтеров, другие будут спокойно убивать своего же брата рабочего. Сами-то вы давно шинель надели?

Игнат смутился и обещал подумать.

Николай приходил в расположение части несколько раз, познакомился еще кое с кем из солдат, а однажды передал несколько экземпляров большевистской газеты «Казарма». К этому времени он уже был членом Военной организации при Петербургском комитете РСДРП.

— Почитайте на досуге, но чтобы никто из офицеров не увидел, а будет непонятно, я приду к вам и разъясню.