Преданность. Повесть о Николае Крыленко

Обратись к кавалеру, намеренно резко

Ты сказала: «И этот влюблен»…

16

Нет, что ни говорите, а такой женщины ему не доводилось встречать. Иначе он не задержался бы у ее стола так долго. Стоит, перебирает какие-то листки и смотрит на нее неотрывно. В замешательстве, когда подошел второй раз, снова поздоровался.

— Что-нибудь не так, Николай Васильевич? — спросила Елена Федоровна и на всякий случай неприметно оглядела себя.

— Нет-нет, все так, — едва внятно сказал Николай Васильевич. — Спасибо, вы сделали все, как нужно, вот разве это? — схитрил он, — вот этот абзац надо было немножко поправить, маленькая юридическая неувязка. — И он довольно громко начал читать, но совсем не тот абзац, о котором сказал, сбился, начал снова.

Догадываясь об истинной причине его смятения, Елена Федоровна растерянно улыбнулась, опять украдкой глянула на себя. Ей ничего не стоило дать понять, как нелепо и неуместно в деловой обстановке его поведение, но это был он, которого она давно выделила из числа других, обращающихся к ней по делам фракции, и ожидала его прихода с волнением. Ей всегда хотелось, чтобы он подольше задерживался у ее стола, несмотря на то что была очень занята. Еще бы! Она была секретарем Русского бюро Центрального Комитета РСДРП и большевистской фракции IV Государственной думы. Она вела переписку с избирателями, ведала всей документацией и протоколами. Спешные, а порой и неотложные дела поглощали, казалось, ее внимание целиком, и все-таки она невольно прислушивалась: не раздадутся ли его шаги, стремительные, быстрые. Он всегда ходил так. Впрочем, с некоторых пор ей нравилось в нем все: округлое, одухотворенное лицо — волевой подбородок, глаза, полные глубокой мысли, смотрящие пристально и вместе с тем мягко, доброжелательно, нравилось, как он иной раз, прикусив нижнюю губу, сосредоточенно обдумывает тезисы очередной депутатской речи. Он всегда был в действии, спорил с товарищами самозабвенно, но с такой располагающей добротой к собеседнику, что на него невозможно было обижаться. Даже вспыльчивый и очень самолюбивый депутат Малиновский выслушивал его почтительно и, как правило, соглашался с его доводами. Впрочем, с этими доводами и нельзя было не согласиться: все, что советовал Николай Васильевич, он всегда и основательно взвешивал, и не было случая, чтобы кому-нибудь из членов большевистской фракции приходилось потом жалеть о том, что внес соответствующие исправления в свою речь, прежде чем подняться на думскую трибуну.

«Что же вы молчите, милый Николай Васильевич?» — спросила она его мысленно. Ах, если бы он знал, о чем она сейчас подумала, наблюдая за выражением его лица. Оно у него менялось: строгое, непроницаемое, вдруг оживлялось робкой улыбкой. Наверное, все влюбленные делаются вот такими привлекательно неловкими. Потом он заговорил, но она плохо понимала, о чем он говорил. Это становилось совершенно ни на что не похожим. Ей вспомнилось, как однажды по делам ЦК она побывала в его маленькой комнате, которую он снимал на Гулярной улице, и она была поражена тем, что его жилье напоминало скорее библиотеку. Толстенные тома Свода законов, Уложения о наказаниях, книги, брошюры, комплекты самых разнообразных газет лежали всюду.

— Извините, у меня все разбросано, — смущенно сказал он, торопливо убрал со стула кипу бумаг и предложил ей сесть, а сам, пристроившись на краешке кровати, счел нужным пояснить: — Должен быть в курсе всего, что может понадобиться для речей депутатов нашей фракции. Все надо юридически обосновать, вот постепенно и загромоздил комнату.

Елена Федоровна знала, что сам Ленин придавал его работе большое значение. Она привыкла видеть Николая Васильевича вечно занятым, привыкла слышать: «Крыленко сказал», «Надо посоветоваться с Николаем Васильевичем», «Скажите, как мне встретиться с товарищем Абрамом?» Всегда аккуратно одетый, он, казалось, все время бодрствовал. И вот на Гулярной она впервые увидела его в домашней обстановке. Помнится, она еще подумала тогда: «Хорошо бы прибрать все эти книги и справочники», представила, с каким тщанием принялась бы за уборку, и от одной этой мысли смутилась, словно хозяин мог узнать, о чем она подумала. Самое странное было в том, что она тогда совершенно забыла о поручении, с которым пришла, в растерянности взяла какую-то книжку и начала рассматривать ее, боясь поднять голову. Потом, вспомнив о поручении, заговорила официально, суховато.

Эта сухость, должно быть, и отпугнула Николая Васильевича. Некоторое время он избегал ее, боясь показаться смешным, и вот теперь топтался у ее стола и чего-то ждал.

Объяснению помешал депутат Государственной думы Малиновский. Нетерпеливый, чем-то взвинченный, он бесцеремонно вторгся между ними.

— Товарищ Галина, Леночка, — сказал он, — распорядитесь отпечатать вот это.

Николай Васильевич метнул в его сторону свирепый взгляд, а депутат начал что-то торопливо и нервно пояснять Елене Федоровне.