Предпоследний Декамерон, или Сказки морового поветрия

– Ну, вы даете, дядя Стас! И вы, дядя Максим, тоже! Послушал бы наш разговор кто-нибудь со стороны! Он бы вообще, наверно, ни слова не понял… Я смотрю, вы оба мистики нехилые, два сапога пара…

– Ладно, может, хоть тебе эта чума на пользу пойдет, – пробормотал Макс. – Все ребята, хорош философию разводить. Носом потяните: теплым хлебом тянет… Даже сюда долетает… Испекла, значит, все-таки, Катюха свои лепешки.

* * *

Пышных, поджаристых пшеничных лепешек – мягких внутри и хрустящих снаружи – хватило и на вечер, да полпакета муки еще оставалось, а, следовательно, предстоял на днях еще один Праздник Свежего Хлеба. Истосковавшись по нему, как по близкому человеку, жители подземелья едва притронулись к овощам и индюшатине – и старательно преломляли хлеб, смеялись, протягивали куски друг другу, блаженно нюхали… Вкусно было не резать, а именно ломать, как в детстве, по дороге из магазина, от батона, за которым послала мама. Даже сегодняшний Король Борис, неожиданно помягчев, отпускал вовсе не злые или едкие, а нормальные человеческие шутки, никого не ранил мгновенными выпадами. Но про тему сегодняшнего дня помнил он хорошо и, как только его сотрапезники и подданные натешились, призвал всех к серьезности:

– Не забыли? Готовы у вас истории о человеческой подлости?

Все молчали, ошарашенные: такая радость – теплая, осязаемая – и вдруг как в помойку головой.

– Ну, тогда я начну, – не смутился Борис. – Полетали – и хватит. Пора на землю. Заждалась она, матушка…

История первая, рассказанная суровым реалистом Борисом, о самом плохом поступке в его жизни, который он запомнил навсегда.

Может, по объему нанесенного вреда это был и не самый худший мой поступок. Во взрослой жизни случалось и похуже, но, согласитесь, кроме очевидных злодейств – убийства, грабежа, насилия, все наши «грехи, грешата и грехоиды» всегда имеют какое-то оправдание и извинение – чаще всего, в наших собственных глазах, конечно.

Детские шалости – тем более. Но то была не просто шалость, а… Даже не знаю, как это назвать. В середине восьмидесятых мне было лет семь-восемь, и у нас в Ленинграде не продавались шоколадки «Вдохновение». Для тех, кто случайно не знает: это такая плитка молочного шоколада с орешками, которая разделена на дольки, и каждая из них завернута в отдельную серебристую бумажку. Всего долек в плитке десять, они лежат в плоской темно-синей коробочке с изображением сцены из балета «Лебединое озеро» на фоне Большого театра. В те годы такие шоколадки продавались только в Москве и были, не в пример нынешним, отменного качества и очень вкусные. Не говоря уж о том, что необычные: в Ленинграде можно было купить только целые плитки или конфеты.

Но моя мама часто ездила в Москву в командировки и привозила мне оттуда любимое «Вдохновение». А однажды не привезла. Дело было так. В те годы, когда кто-то ехал в какие-нибудь края нашей необъятной Родины, где можно было что-то «достать», знакомые и сослуживцы давали ему с собой деньги и список, что купить. Из Москвы в Ленинград женщины возили, в основном, французскую косметику и это самое «Вдохновение», стоившее два рубля. И вот, десять маминых сотрудниц дали ей деньги с просьбой привезти им дефицитные шоколадки. Когда мама пришла в магазин их покупать (чуть не в последний момент перед обратным поездом), в магазине оказалось ровно десять плиток и ни одной больше. Она их купила и в субботу утром привезла домой. Мне объяснили, что нельзя привезти девяти человекам по шоколадке, а одному – нет. Потому что этого «одного» придется выбирать. Это неудобно, могут не так понять, и прочее. Поэтому в этот раз я останусь без шоколадки, но из следующей командировки мама обязательно привезет мне две. Я тогда еще был «хороший» и «все понял». Мама успокоилась и пакет в десятью чужими шоколадками положила на верхнюю полку кухонного шкафчика.

Так вот, ночью, когда все спали, я босиком прокрался в кухню, влез на хлипкую советскую табуретку, с нее – на не менее хлипкий советский столик, дотянулся до полки и вынул одну дольку из плитки. С ней я бесшумно ускакал в свою комнату, где и схомячил лакомство под одеялом. Удовольствие оказалось огромным, но очень уж быстрым. Поэтому спустя время я повторил вылазку… На сей раз я вытянул дольку из другой коробочки… Надо ли говорить, что через час во всех десяти плитках оказалось по девять долек. Я решил, что отопрусь так: мол, если б в одной коробочке была недостача, тогда б еще можно было на меня подумать, но раз во всех… Значит, это так на фабрике сделали. По ошибке. И точка. После этого я заснул сладким во всех отношениях сном.

В понедельник утром на работе мама пережила шок и позор: ушлые тетки мгновенно пересчитали дольки в своих коробочках и предъявили законные претензии. Оправдываться ей было нечем… Она, конечно, сразу сообразила, что дома у нее вовсе не «хороший мальчик», а настоящий «инфант терибль», но доказывать это кому-либо было бесполезно…