Предпоследний Декамерон, или Сказки морового поветрия

– Я вот что вспомнил, – волнуясь, говорил Макс. – Насчет атеистов… Ну, что ты вчера, когда уходил с кухни, сказал, что их не бывает… Давно, лет десять назад, были у нас через забор соседи – потом они продали свою дачу… Так вот, жила там женщина лет шестидесяти – а на лето с ней оставили внука, как сейчас помню, – Толика. То лето уже второе было, как его к бабке привозили. А вот сын с невесткой развелись – но внука-то она все равно, конечно, любила, просто души в нем не чаяла. Ну, а с нами теща жила, Царствие ей Небесное. Короче, та женщина ей и пожаловалась: мол, бывшая невестка собралась замуж второй раз – да не куда-нибудь, а в Америку, с концами. Толика, ясное дело, с собой забирала. Соседка просто вне себя от горя была: выходило, что своего любимого внучка она больше не увидит. Просто убивалась, глаз с него не спускала, не знала, куда посадить, чем угостить… А теща моя сильно верующая была, в монастырь каждое воскресенье ездила. И спрашивает она ту женщину – а крещеный ли, мол, внучек твой? Та говорит – нет, невестка атеистка, сыну безразлично… Теща ей и советует: отвези его в монастырь да окрести, пока невестка не приехала и не забрала. Тогда ты хотя бы сможешь за него молиться, записки о здравии за него подавать. И между вами образуется невидимая связь – как со всеми, за кого мы молимся, живыми и мертвыми. И ты будешь ощущать эту связь, и внук твой – тоже, хоть и не поймет сначала… Ну, а потом – как Бог управит… И, знаешь, послушалась ее соседка. Назавтра же поехала в монастырь и окрестила своего Толика. Вовремя, как оказалось: буквально через день приезжает за ним его мать-атеистка. И, как узнала, что сына окрестили… Я как раз сарай строил, а забор у нас тогда был – просто сетка, поэтому все видел и слышал. Слушай, с ней просто случился припадок – иначе не скажешь. Приличная женщина, чуть ли не учительница, как ты, – а орала и материлась, как последняя блатнячка. Мне даже страшно стало, что молодая красивая баба такими словами… последними… пожилую женщину кроет. Та молчит, побелела от испуга. А молодая вдруг как бросится на нее – и ударила бы, наверно, но тут уж я через забор махнул и успел за руки ее схватить. В глаза ей смотрю – а они аж белые, как молоком налитые от злобы. Ну, потряс я ее маленько, чтоб охолонула. Смотрю – в разум возвращается. Тогда спрашиваю ее – чего ты переживаешь-то, психичка, кому от этого хуже стало? Не веришь в Бога – и не верь, никто тебя не заставляет. А раз не веришь, то к крещению должна равнодушно отнестись – потому как для тебя это пустая блажь. Ведь не стала бы ты свекровь убивать, если б она на Масленицу твоего ребенка блинами накормила, или на Пасху – куличом? Молчит эта чуйка, глазищами вращает и аж задыхается… Потом ребенка схватила, как сумасшедшая, вещи его кое-как в машину покидала и самого туда затолкала, даже с бабкой навсегда проститься по-человечески не дала… Газанула и умчалась. И тут я понял – верит она в глубине. Верит и ненавидит. Просто сама для себя прикрывается атеизмом, чтобы страшного в себе не обнаружить, вот какие дела… Посмотришь на нашу Татьяну – она не до такой степени, конечно, но принцип – тот же… Детей ее жалко.

– Ну, это уж нет! – махнул рукой Станислав. – Митю, как видишь, какой-то приятель верой увлек – и она у него не пустая, кстати, если он в чуму не убоялся в церковь сбежать. Ну, а девочка… Они, конечно, к матерям ближе, чем парни, но будь уверен: Митя так просто не отступится, – он помолчал, потом добавил тише: – Да и прадед этот их… в белой рубашке… не зря ведь к ней одной пришел.

– Думаешь, правда? – понизив голос, спросил Максим; было очевидно, что этот вопрос его по-настоящему волнует.

– Уверен, – твердо сказал Станислав. – Знаешь, почему? Потому что он сказал, что Митя слишком большой. Такого ребенок не придумает, а заговор с братом я исключаю – я ж не Соломоныч. Митя – и любой взрослый – в такой ситуации от страха в уме повредиться мог. А маленький ребенок воспринял нормально, со здоровой любознательностью. И, кроме того, до семи лет они же младенцы, без греха… Оле нет еще семи, в октябре будет. Так что все сходится… Смотри, а вон и Митя идет.

Юноша быстро шел к ним среди деревьев, лицо его выглядело буквально озаренным какой-то великой идеей.

– Дядя Максим, Дядя Стас! – почти выкрикнул он. – Я тут кое-что придумал! Давайте вечером у бункера костер зажжем и испечем картошку в золе, побольше. Мы с папой однажды на даче делали – так это… С солью – лучше всякого шашлыка! Это и будет наш ужин… Кате поможем выбраться, как всегда. И истории наши будем рассказывать в темноте, пока горит огонь, и потом, пока картошка запекаться будет… Чтобы какое-то разнообразие… Да и на свежем воздухе…

Стас вопросительно глянул на Макса, но лицо товарища было непроницаемо.