Так что не смейтесь, но первые в жизни заработанные мной деньги имели место лет в восемь и поступили от презренного актерства – ибо, представьте себе, я – пел! Беззастенчиво пел перед взрослой «почтеннейшей публикой», маявшейся на стульях в тупике – так что сбежать зрители не могли бы, даже если б захотели, потому что выход был только через «сцену»! Что пел, сейчас не помню точно, хотя подозреваю, что «Мурку» и жалостливую песню темного школьного фольклора:
Сейчас это не кажется чем-то особенным. Нам, певшим и плясавшим тогда в переулке, теперь за полтинник. Иных уж нет, а те далече… А концерты почему-то застряли в благодарной памяти как солнечные зайчики…
– Как мило! – хлопнула три раза в ладошки Катюша. – Какое у вас детство было хорошее, Борис!
Станислав поднял голову:
– Я в своем тоже что-то такое помню. Соседские девочки у нас на даче такие же концерты делали в середине восьмидесятых – мы ведь еще безо всяких гаджетов жили… Песни, правда, пелись приличные – из тех, что по телевизору тогда исполняли… Пугачевой там, Хиля… Только вот я точно помню, что концерты были бесплатными…
Макс позвенел алюминиевой вилкой по тарелке:
– Внимание, подданные! Ваш король будет речь толкать!
История десятая
Давно это было. Ох, давно. Когда моя восемнадцатилетняя младшая сестра (у меня еще старшая есть, но это не она) в середине девяностых годов я решила поехать навестить своего парня в армию. Конечно, ей было далеко до декабристок – в отличие от них, с их санями и кибитками, она все-таки летела на ТУ-154 и пересекла полстраны – из Москвы в Хакассию. Но одну ее родители отпустить ни за что не хотели – и пришлось им снарядить с ней в путь заодно и меня: я как раз между срочной и сверхсрочной приехал в отпуск. А служил ее парень в военном трибунале. «На паркете», как тогда говорили, служил – их было всего шестеро рядовых и сержантов, русских и украинцев. О дедовщине и не вспоминали. Жили семьей, делились едой, предметами первой необходимости, стремились по мере сил облегчить друг другу тяготы военной службы – тем более в условиях во всю гремевшей перестройки, когда, даже выйдя в увольнение с деньгами, в столичном городе Абакане купить что-либо съестное было непросто. Посылки из дома, само собой, были всегда общими. В Москве уже продавались в то время приличные продукты – и мы навезли им всякой всячины, особенно потрафив парням сгущенкой… А один из украинцев, по прозвищу Пацук, как раз получил из родного дома посылку с салом. Конечно, устроен был званый обед местного значения – с девушками. Торжественно разрезали сало – и Пацук скривился: «Что за дрянь мать прислала!». Я с опаской попробовал: никогда, ни раньше, ни позже не ел сала вкуснее! Оно буквально таяло во рту! Все нахваливали – настоящее украинское сало! Один только Пацук ел через силу, морщился… Чуть позже нашли в присланном домашней вязки носке и записку от его матери. Она перечисляла все, что сын должен был найти в посылке, и заканчивала припиской: «…а сало, сынок, наверно, не такое вкусное, как всегда. Извини, дед не уследил, поросенок успел испугаться». «Ах, вот оно что! – протянул Пацук. – Говорил же матери – не давай деду поросей резать! Не успевает по-быстрому, оттого испуг им в кровь проникает, невкусные становятся…».
Никто как-то не обратил внимания на его слова, а я помню их до сих пор – так они меня поразили. Свинья, между прочим, по биологическим и физиологическим показателям очень близка к человеку, недаром даже медицинские опыты ставят именно на них (кролики и лягушки – это для студентов), лекарства на них же испытывают и даже многие из них делают, кажется… И если один короткий испуг успевает так отравить свинье организм, что даже жир ее меняет вкус, то что говорить о том, какие потери несет наш организм от многочисленных стрессов! Вот перебежал у меня, допустим, пешеход дорогу перед капотом – так сердце упало, наверное, пожестче, чем у того поросенка!
А сколько таких «испугов» мы друг другу устраиваем каждый день! Вот почему мы, в большинстве своем внутри такие «невкусные»… Это я и про сегодняшний наш вечер говорю. Без обид только.