Предпоследний Декамерон, или Сказки морового поветрия

Ну, лет до четырнадцати никто это желание всерьез не принимал – тогда многие дети мечтали стать банкирами или фотомоделями; журналист – это была не очень типичная, но все же приемлемая вариация детской мечты. Помечтает-помечтает ребенок – и станет водителем троллейбуса. Или медсестрой. Если из интеллигенции – то дизайнером или программистом. Так все обламываются. Не он первый, не он последний. Все в детстве мечтали о чем-то особенном…

Но Галина мечта никак не желала укрощаться – и, что редко бывает, родители ее в целом поддерживали, хотя и предупреждали об очевидных – и неминуемых! – трудностях, которые ее ожидают. Но не «обламывали», серьезно относились к разным дочкиным «проектам».

Однажды мы с Галей пришли к ней домой вечером, я хотела взять у нее что-то. Она открыла дверь квартиры своим ключом, и тут мы обе услышали голос «бабушки-тети» с кухни: она пришла в гости и пила чай с Галиной мамой. Голос у нее был резкий, интонации категоричные:

– Вы, Лёлечка, – наставляла она Галину маму, – девочке-то крылья уже подрезайте постепенно, подрезайте… А то загубите ребенка. Не дай Бог, действительно решит пойти по пути писательства. Пора твердой рукой направлять ее в нужное русло. Выберите ей достойную профессию – например, экономиста, менеджера – и объясните, что время мечтаний должно закончиться, и пора браться за ум. А то ишь, размечталась! А вы еще поддерживаете, хвалите. Наоборот, надо твердо сказать, что ничего такого особенного в ее писаниях нет, и ждать ей в этом смысле нечего. Только потеряет время и испытает горькое разочарование. Твердо сказать, чтобы она поверила. Вы – мать, авторитет для нее. Это ваша обязанность. Любовь не в потакании ребенку, а в умении пресечь в корне то, что в будущем навредит. Крылья детям надо подрезать сразу! Иначе взлетят-то высоко – а каково будет падать, сами подумайте!

Галя заплакала и выбежала из квартиры. Я – за ней.

Но только ее мама не послушала тетю. Через два года Галя поступила на факультет журналистики – и родители еще пять лет оплачивали ей учебу, верили в свою дочь и подбадривали. И сейчас она – вот Максим знает – успешный публицист, ведет отдел в международном журнале…

– …но не замужем и без детей… – попробовал Борис поймать и Катюшу в свою дважды удачно сработавшую ловушку.

– А вот и нет! – Катя живо повернулась к нему и даже победительно показала кончик языка: – У нее муж-коллега, а детей двое, оба мальчики и мои крестники, им сейчас одиннадцать и двенадцать. Прекрасная семья…

Борис поднял руки:

– Сдаюсь. Но исключения лишь подчеркивают правило.

– Какое правило? – наведалась Маша.

Но Борис предусмотрительно смолчал.

– Кхм… Борис… А ты можешь рассказать историю без острых социальных проблем? – серьезно спросил Король.

– Могу и как раз собирался, – охотно отозвался тот. – Я расскажу, как заработал свои первые деньги в восемь лет…

– Ну, кто б сомневался… – в сторону прошептал Соломоныч.

История девятая, рассказанная жертвой детского труда Борисом, о том, как в восемь лет он начал зарабатывать.

Может быть, вы будете смеяться, но позволю себе напомнить, что писатель Куприн работал репортером, грузчиком, бродячим актером, циркачом – и кем только не… Чехов и Булгаков, например, по профессии были докторами… Достоевский – инженером-артиллеристом (правда, став было «петрашевцем», он быстро переквалифицировался в политкаторжанина), Кафка всю жизнь проработал бухгалтером, Ахматова, когда не сидела ни у кого на шее, трудилась в библиотеке, Берберова работала секретаршей…

Ну, а ко мне первые деньги пришли так: в дачном поселке под Москвой мы, дети на каникулах, организовывали в нашем переулке «концерты»: набирали ребятню из дачников и местных, желающих выступить с каким-нибудь «номером» – стихотворением, песней или танцем, рисовали фломастерами билеты и продавали их по двадцать копеек (ибо интуитивно знали, что всякий труд должен оплачиваться). Кому? Да своим же собственным родителям и другим взрослым (чистый сбор шел целиком нам на лакомства и прочую мелочевку, делился поровну и тратился каждым по собственному усмотрению). Дело было в середине восьмидесятых, так что все происходило вне рамок каких-либо приемлемых законов. Ни в каком пионерлагере или, тем паче, на школьной сцене, такого по определению в те годы не исполняли… Некоторые взрослые возмущались – как это так?! Платить детям за их «два притопа – три прихлопа», как за билет на вечерний сеанс в кинотеатре? Такие заносились в «черный список» – к ним больше не приставали. Но, в основном, люди не жалели двугривенного, желая разнообразить унылую дачную жизнь (ведь в те годы на даче было разве что радио с одной программой «Маяк»)