Но и после обеда штурвал не провернулся. Трясли, жали, раскачивали, вместе и по очереди, призывали Бориса, Митю и даже Соломоныча – лишь без толку провозились до ужина и устали, как псы. Чуть поели – и Макс мрачно толкнул локтем Машу:
– Командуй давай. Самое время страшные истории рассказывать.
Его жена Катюша улыбнулась, беспечная владелица единственной светлой улыбки в их подземном царстве, – и словно ярче на миг стала экономно подкрученная керосинка.
– Вы не забыли, господа? Сегодня Королева велела рассказывать о встречах со сверхъестественным.
– Ну, или, по крайней мере о том, чего нельзя объяснить с научной точки зрения, – спохватилась Ее Величество. – Кто-нибудь хочет первым высказаться?
– Я хочу! – торопливо вызвался Станислав, стремясь перебить сегодняшнюю безнадежность. – Я расскажу вам, как приходят
История первая
,Когда я был маленький, кузен моего отца по имени Георгий жил в городе Калининграде. Редко можно увидеть людей, настолько противоположных друг другу внутренне и внешне, как были эти двоюродные братья. Жора, громадный объемный мужчина, хохотун, говорун, едок, убежденный холостяк и бабник, просвещенный атеист, насмерть преданный Советской власти, приезжал в Москву несколько раз в год, являлся к нам в дом с бутылкой коньяка и традиционно общался с братом, вкусно выпивая под классический мамин «Оливье». Не имея своих детей, меня он попросту игнорировал, а нашу собаку называл «сука́» – именно так, с ударением на последнем слоге. А вот мой папа был последовательным и грамотным антисоветчиком, для которого братец в какой-то степени, вероятно, олицетворял пресловутый «образ врага». Хорошенько побаловавшись, в свою очередь, французским коньячком, папа использовал возможность безнаказанно высказать в лицо партийцу все претензии к советскому режиму, что накапливались у него от приезда до приезда Жорика. Выпив, в выражениях он не стеснялся, а кузен его отмахивался: «Алька, если б ты не был моим братом, то давно бы уже сидел!». У них приключилась в конце семидесятых какая-то смутная история с Евангелием. Достать его в те годы – новое, не дореволюционное – было все равно, что луну с неба. Дядя Жора, имевший связи, обещал добыть и не выполнил обещания – или увез уже имевшуюся, чтобы «пионерия» в моем лице случайно не совратилась, точно не помню. Папа множество раз напоминал, просил – тщетно: в голове его брат держал только то, что ему самому требовалось…
И вот этот-то человек, которого меньше, чем кого-либо другого на свете, можно заподозрить в мистических склонностях или галлюцинациях, летом две тысячи пятого года, примерно два месяца спустя после смерти папы, рано утром предстал перед моей заспанной матерью на пороге нашей московской квартиры без предварительного звонка. Жаль, меня там не было, мы жили с Ольгой и детьми на даче… Особым комплексам веселый Жорик подвержен не был, поэтому мама услышала приветствие дословно такое: «Тебе привет от Альки». Она спросонок не поняла: «Георгий, ты что, на могиле был?». «Да нет, это я в прямом смысле!» – ответил неунывающий деверь и достал из сумки Евангелие…
Случилось вот что. Накануне утром Жора проснулся в своей калининградской квартире оттого, что почувствовал чье-то присутствие в комнате. Продрав глаза, он увидел своего двоюродного брата, смирно стоявшего в углу в ожидании его пробуждения. «Алик, ты же умер», – удивился Жора. Это гость никак не прокомментировал – как очевидную глупость, наверное, – и прямо приступил к делу: «Ты обещал Евангелие, помнишь?». Жора отлично помнил – но он был атеистом и в загробный мир не верил, потому без колебаний вступил в большевистские пререкания с пришельцем с того света: «Знать ничего не знаю, где оно – понятия не имею, может, и было когда-то, да я забыл». «Как же, оно у тебя вон на той нижней полке, во втором ряду», – было ему указано.
Только тогда убежденный богоборец додумался, что разговаривает с тем, что в народе называется «привидением», – и его все-таки охватил ужас; под пристальным взором призрака несчастный партиец в одних подштанниках пополз по ковру к указанной полке – и действительно обнаружил там искомое. «Теперь отвези его моим, как обещал», – последовал приказ, и видение исчезло именно так, как это всегда бывает: просто растаяло. Тут уже славный Жорик понял, что лучше не упорствовать, и помчался за билетами, чтоб не навлечь на себя что пострашнее. Мама, потрясенная этим рассказом из уст дремучего, непробиваемого атеиста, спросила его только об одном – по-моему, вопрос был странный: «А во что он был одет?». Зато ответ последовал такой, что придумать его попросту невозможно. Жора мялся и тужился некоторое время, силясь определить неопределяемое и совершенно для него неописуемое, а потом выдал: «Он был одет… одет… В свет». Рассказ этот полностью правдив. Добавить к нему мне нечего.