Предрассветные боги (СИ)

— Раскудахтались милосердцы! — покривился Рагвит, уж и вовсе ощерясь недобро. — Будто допреж мы только и делали, что простой люд обижали. Или аилы их с землей ровняли. Нашумели, а о деле ни слова. А я вот припомнил о поселениях, где лишь воины обитают. Помните ли, как Сэбэ о них сказывал? Их-то у сакха немало по окраинам всех земель. А Великие воды и есть такая окраина. Там, как помянул Сэбэ, таких поселений ни одно — нам как раз подойдет. Воинов-то мы ныне проредили довольно, стало быть, без тех жилищ они как-нибудь перезимуют. А мы уж переживем зиму вповалку, да зато под крышами. Коли же этот их ныкып Сеин воевать нас полезет, так отобьемся — не впервой.

— А может, и не полезет, — задумчиво прищурился Драговит. — Глядишь, Дэрмэ его и упокоит до того времени. Уж больно у них с Сэбэ на того вождя зубы длинные отросли. Как есть, прикончат ныкыпа в самом скором времени. А уж ныкып Дэрмэ точно на нас не полезет. Он нашего Перуна-громовержца до одури боится — насмотрелся на его чудеса.

— На Перуна никто не полезет, — согласился Ирбис. — А уж рядом с Марой и блуждать-то никто не осмелится. Ты, вождь, верно рассудил: зимовать у Великих вод станем. И коней прокормим. Жадничать не станем, а на коней у сакха возьмем, сколь нужно. Они довольно нас разоряли. Да и коней тех они все одно кормили бы. А под своими воинами, иль под нами — все едино.

— Пока зимуем, еще народа можно поискать, — продолжал размышлять Драговит. — Нынче-то мы тут по краюшку, вроде как, прошлись. Торопимся, оглядеться толком недосуг. А за зиму, дабы не соскучиться, можно и в другие края земли сакха заглянуть. Глядишь, и на целый Род людей насобираем, что ничуть не меньше тех же росомах загубленных.

— Заполучить столько свежей крови будет очень хорошо, — очнулся от дум Перунка. — Белому народу с Великой реки давно нужна свежая кровь. Жива ругается, что хворобы у вас нехорошие пошли от частого смешения крови. Твердит, дескать, весьма скоро вы и вовсе вырождаться станете. И даже уже стали — вон у вас сколь сосунков после рождения мрет.

— И это тоже важно, — одобрил Парвит.

— Не тоже, а самое важное, — покачал головенкой Перунка. — Это много дороже всего этого аясова барахла, на кое вы зубы точите. Дороже коней и всего на свете. На кой леший вам добро сбирать, коли ваши правнуки начнут вымирать от тех паршивых хвороб. А те лето от лета только свирепеть будут. Так что новые люди важней всего прочего. Вы их должны привести в целости.

— Ты нам зубы-то не заговаривай, — поддел его Рагвит. — Что там с Марой? Когда она к нам явится?

— Как наших… Наших с ней братьев выручит, так и явится, — неохотно проворчал бог, неодобрительно косясь на дядьку. — Вам чего, своих забот мало? Вы давайте, еще в дела Прави залезьте. Без вас-то там нынче вообще никуда! — окрысился он. — Без вас и солнце не встанет, и ветер позабудет, из-за какой щеки куда дунуть! Тоже, богатыри великие, чирьев вам полный…

— Задницу надеру, — пригрозил Драговит, не терпящий ругательств и не дозволявший их всяким соплякам.

— А чего он пристал-то? — насупился бог.

— А ты его молнией по маковке шарахни, он и отлипнет, — с сердобольной ехидцей подсказал Зван.

…………

Чтобы кого-то «шарахнуть по маковке» молнией Перуну пришлось бы накопить энергию тысячи человек и выпустить ее одним усилием в течение пары секунд. И это был еще весьма приблизительный расчет при условии, что вся эта тысяча будет пребывать в состоянии покоя. От подобной попытки он «треснул» бы раз двадцать подряд! Отправился бы в небытие, не дожив до момента освобождения от громадного количества энергии. Даже такой мощный накопитель, как координатор высшего уровня приложения, не способен на подобные сверхнагрузки. Пусть и не Мара, но Перун вообще не представлял, чтобы среди латий могли существовать индивиды, которые могли бы решить такую задачу, имея хотя бы однопроцентную гарантию выжить еще на стадии накопления энергии. Потому, что на стадии ее мгновенного высвобождения нет шанса на выживание даже теоретически. Это, если оценивать шутку сородича с технической стороны. Подход с точки зрения целесообразности невозможно обосновать даже теоретически, как всякую абсурдную идею, противоречащую здравому смыслу. Однако с некоторых пор Перун заметил за собой новую странность, явившуюся продуктом адаптации в этом мире: он перестал оценивать все сказанное аборигенами с точки зрения одной лишь целесообразности. Верней, он значительно расширил для себя рамки этого понятия, включив в него новую составляющую: уровень эмоционального воздействия на психику, которое латиям не было нужды учитывать. И которую люди считают одним из основополагающих факторов в системе взаимодействия. Причем, этот фактор работал с безукоризненностью времени в неискаженном пространстве.