Предвестники Мельтиара

Когда мы подошли к Роще, солнце опустилось к крышам домов. Тени удлинились, но еще не окрасились закатом, золотистые блики скользили по ветвям, по листве, шелестящей над белой стеной. Мне всегда казалось: деревья стремятся наружу, магии тесно в пределах Рощи. Улица, петляющая вдоль стены, была словно водораздел сна и яви: отголоски песен блуждали здесь, сплетались и исчезали – среди деревьев или в шуме Атанга.

Спокойствие и тишина накрывали улицу, будто тень, но горожане спешили пройти мимо. Магия казалась им чем-то вроде заразной болезни, никто не хотел подцепить ее, никто не гулял у стен Рощи.

Я толкнул деревянные створки ворот – они поддались, отворились с тихим скрипом.

Чары, сотканные из тысяч напевов и сотен душ, окружили меня. Отзвуки волшебства холодом и жаром прошли по коже, и моя собственная песня ответила, зазвенела в груди.

Каждый раз, приходя сюда, я возвращаюсь домой.

Я живу в другом мире, подчиняюсь другим законам, мое время течет по-другому. Но Роща всегда остается моим домом.

Я взглянул на Ниму. Она улыбнулась и сказала:

– Я скучала по тебе.

Сказала так легко и просто, словно мы все еще были детьми и Зертилен учил нас первым песням. И так же, как в детстве, мы взялись за руки и направились вглубь Рощи.

Хвоя скрипела под ногами, птицы перекликались в вышине, и голоса людей вторили им – издалека не понять, разговор или напев, волшебство или игра.

Начало и конец дня – лучшее время для песен. Я знал: учитель сейчас возле ручья – и там же, по берегам, собрались те, кто учится и учит, и те, кто просто поет, наполняя волшебством вечерний воздух.

Но не все ушли к ручью.

Тропа вывела нас на поляну, и я увидел Кимри. Он говорил что-то неразличимо и быстро и указывал вверх – солнце вспыхивало на амулетах, оплетавших его запястье. Четверо младших учеников сидели на земле, слушали.

Я не знал, окликнуть его или не мешать, пройти мимо, но Кимри опередил меня.

Он поднялся, шагнул навстречу, обнял меня. Потом отстранился и сказал:

– Эли! Все только о тебе и говорят. – Он улыбался, но смотрел внимательно, словно пытался понять, я ли это. Что удивляться, я сам едва узнал свое отражение. – Я не сомневался, ты многого достигнешь!

Я не знал, что ответить.

Сам Кимри не изменился. Уже немолодой – время оставило следы на его загорелом лице, но в рыжих волосах ни одной седой пряди. И ярче, чем прежде, я чувствовал живущую в нем песню смерти. Она горела, кипела, наполняла его силой.

– Ты идешь к Зертилену? – спросил Кимри. – Он прекрасно тебя обучил… Но тебе ведь пригодилась и моя песня?

Я кивнул. Восторг битвы, ночь, горький дым, горы, открывающие убежище врагов, – все это нахлынуло на меня, на миг заслонило солнечный свет.

– Да, – сказал я. – Это прекрасная песня.

Мгновение Кимри молчал, потом широко улыбнулся и хлопнул меня по плечу.

– Я знал, что ты поймешь, – сказал он. Потом обернулся к своим ученикам и крикнул: – Вот с кого надо брать пример! Поняли?

Весь путь до ручья я держал Ниму за руку, ступал по привычной тропе – но мне больше не казалось, что мы дети. Можно обманывать себя, можно повторять, что Роща – островок покоя, но что с ней будет, когда начнется война?

Учитель сидел на своем любимом месте – в тени кипарисов возле ручья. Закрыв глаза, он пел еле слышно – голос сливался с журчанием воды. Мы с Нимой опустились на землю, ждали, пока он вернется к нам.

Когда Зертилен пел, он всегда казался мне прозрачным, готовым растаять от неверного движения. И сейчас я смотрел на него, пытаясь увидеть по-новому. Но и он был прежним: седые волосы заплетены в четыре косы, на шее амулет, сотканный Нимой, а в голосе и в звоне магии – лишь безмятежность.

– Я рад, что ты вернулся, – проговорил Зертилен и открыл глаза. Они были выгоревшими, совсем светлыми. «Волшебство забрало их цвет» – так он сказал мне когда-то. – Расскажи, что с тобой было.

Я понял, как я ждал этого. Кто, кроме учителя, сможет меня выслушать?

Я начал говорить и не мог остановиться. Я рассказал о голосе флейты, о мерцании чужих песен в ночном небе, об опаляющих мыслях всадника, о его дымной силе, о сияющей магии города врагов и том, что я сделал с Лаэнаром. Я рассказал обо всем – но не смог признаться, что вижу будущее. Когда я замолчал, Нима стиснула мою ладонь.

– Ты будешь учить его? – спросил Зертилен. – Мальчика, которого привез с собой?

Я покачал головой.

– Во дворце хотят, чтобы я привел его в Рощу. Чтобы волшебники проследили за ним.

Зертилен долго молчал, смотрел на движение воды. Я чувствовал его тревогу, она трепетала, как обрывок сна, безмятежность не могла ее скрыть. Потом учитель сказал:

– Нет. Ему лучше быть рядом с тобой. Ты не просто привез его в столицу, ты за него отвечаешь.

Нима простилась со мной у ручья, осталась петь вместе с учителем, и к воротам я возвращался один. Я думал над словами Зертилена – его тревога пробралась и в мою душу.

Но я знал: если беспокойство гложет сердце, надо прислушаться к песне своей души, и найдешь ответ.

Уже выйдя из Рощи, я отыскал его.

Моя песня все еще скользила сквозь песню Лаэнара, следы яда не отпускали его.