Прекрасная незнакомка

— Но, Рафаэлла, не может быть, чтобы… в тот вечер, когда я застал вас на ступенях… вы были б счастливы. Ясно, что были несчастны, почему бы не встречаться нам и не радоваться тому хоть, что имеем?

— Потому что я не вправе. Я не свободна.

— Ради Бога… — Он был готов сказать, что знает обо всем, но она, выставив руку, остановила его, словно защищаясь от агрессора, грациозно поднялась с банкетки и, со слезами, сбегавшими по лицу, посмотрела сверху на него.

— Нет, Алекс, нет! Не могу. Я замужем. И очень, очень сожалею, что позволила нашему знакомству зайти так далеко. Мне б не следовало так поступать. Было бесчестно приходить на ланч к вам, к вашей матери…

— Хватит каяться, сядьте. — Он ласково взял за руку, побуждая снова сесть рядом, и по причине, оставшейся невнятной для нее самой, Рафаэлла подчинилась, и он стер своею рукой слезы с ее щек. — Рафаэлла, — сказал он очень тихо, чтобы никто другой не смог расслышать, — я люблю вас. Знаю, звучит это как безумие. Мы едва знаем друг друга, но я вас полюбил. Я искал вас долгие годы. Не уйдете же вы на этом, прямо вот сейчас. И ваш муж тут не причем.

— Как это понимать?

— А так, что, насколько я понял свою мать, ваш муж очень стар, очень болен, уж сколько лет. Добавлю, что я понятия не имел, кто вы, когда мы познакомились, это мать моя узнала вас, объяснила мне, кто вы и… про вашего мужа тоже.

— Значит, ей все было известно. Наверное, она обо мне ужас что подумала. — Рафаэлле определенно стало очень стыдно.

— Отнюдь, — высказался он со всею уверенностью, голос прозвучал категорично. Алекс наклонился к ней. И словно ощутил тепло ее шелковистой кожи совсем рядом, и никогда не был исполнен желания настолько, как в тот миг, но было не до страсти. Надлежало говорить с ней, убеждать, растолковывать. — Да может ли кто-то подумать о вас дурно? Вы хранили верность ему все эти годы, не так ли? — Вопрос был по сути риторический, она тихо кивнула, потом вздохнула.

— Да, так. И нет причин покончить с этим. Нет у меня права вести себя, будто я свободна, Алекс. А я не свободна. И не вправе вторгаться в вашу жизнь, вносить в нее свои печали.

— Исток того, что вы так одиноки, в том, каково вам живется. Одиноко, наедине с очень больным престарелым человеком. У вас есть право на нечто куда большее.

— Да, но не его вина, что все так обернулось.

— И не ваша вина. За что же вам такое наказание?

— Пусть не моя вина, но не могу же я его наказывать. — Сказала она это так, что Алекс вновь почуял, как начал уступать в сражении, сердце упало в отчаяние. Не успел он преодолеть это, она вновь встала, на сей раз в совершенной решительности. — Я должна теперь уйти. — Его взгляд умолял не делать этого. — Должна. — И затем, не прибавив ни слова, нежно прикоснулась губами к его лбу, тихонько поцеловала и быстро направилась к выходу из бара. Он было двинулся следом, но она покачала головой и остановила его жестом руки. Алекс заметил, что Рафаэлла опять расплакалась, но понял, что на этот момент он терпит поражение. Преследовать ее — это значит усугубить ее несчастье, и ясно стало, что ему тут ничего не поделать. Он уже осознал что, пока слушал ее. Она связана с Джоном Генри Филипсом браком и честью, и эти узы Рафаэлла не готова ни оборвать, ни даже хотя бы разнять, и уж во всяком случае не ради незнакомца, случайно попавшего накануне в ее попутчики по самолету.

Заплатив за выпитое в баре «Карлейля» и забыв про зарезервированный столик по другую сторону кафе, где выступает Бобби Шорт, вышел Алекс Гейл на Мэдисон-авеню, вскинул руку, подзывая такси, чтобы вернуться в свою гостиницу. И когда он устраивался на заднем сиденье в машине, водитель поглядел, пожевывая сигару, в зеркальце над собой, и был крайне удивлен.

— Видать, холодает, а, земляк? — Это было единственное приемлемое объяснение, которое он мог сыскать слезам, сочившимся из глаз Алекса и сбегавшим по его щекам.

ГЛАВА VIII

Алекс и его племянница долго стояли вместе и смотрели вниз на конькобежцев, ловко проходивших круг за кругом в Рокфеллер-центре. Вдвоем они только что прикончили ранний ужин в кафе «Франсе», и следовало доставить Аманду домой к восьми, если намереваешься не опоздать на самолет.

— Мне бы, дядя Алекс, всю жизнь так вот прожить, — улыбнулась своему дяде худенькая девочка со светло-голубыми глазами и с ореолом светлых кудряшек.