— Думаю, нам это предстоит. — И потом, храбро улыбнувшись, добавила: — Может, через несколько лет снова встретимся.
— Где? В вашем фамильном доме в Испании, когда они вновь запрут вас на замок? Кого вы дурачите? Рафаэлла… — Он подошел к ней, мягко положил руки ей на плечи, она же подняла на него свои громадные встревоженные черные глаза, которые он так полюбил. — Рафаэлла, люди всю жизнь изводят в поисках любви, желая, ожидая, разыскивая ее, и обычно ее так и не обретают. Но в свой срок, в свой чудный срок, она приходит, устремляется в твое лоно, стучится в твою дверь, извещает: «Вот она я, бери меня, я твоя». Коль она пришла, как ты можешь отвернуться? Как выговоришь: «Не сейчас. Может, попозже». Как откладывать, зная, что открывшаяся возможность, вполне вероятно, никогда не повторится?
— Порою воспользоваться такой возможностью — роскошь, такая роскошь, которую нельзя себе позволить. Пока нельзя. Не могу я так поступить, и вам известно.
— Ничего не известно. Позволив себе полюбить меня, что вы, по сути, отнимаете у своего мужа? Не все ли ему равно, в его-то положении?
— Не все равно. — Она не отводила глаз под взглядом Алекса, он по-прежнему держал ее за плечи, так стояли они лицом к лицу посреди комнаты. — Будет не все равно, совсем не все равно, если я стану пренебрегать его нуждами, если меня не окажется рядом, чтобы удостовериться, что ухаживают за ним как надобно, если я, связав себя с вами, позабуду о нем. Нечто в этом роде может его погубить. Ему не все равно. Что касается выбора меж жизнью и смертью, не могу я так вот обмануть его.
— Я не собираюсь предлагать это. Никогда. Разве не понятно? Я же говорил, что уважаю ваше к нему отношение, уважаю ваши действия и чувства. Понимаю все это. А настаиваю лишь на том, что есть у вас право на нечто большее, да и у меня тоже. И ничего, что касается вашего мужа, для вас не изменится. Клянусь, Рафаэлла. Всего-то хочу разделить с вами то, чего у нас обоих нет, а может, и не бывало. Насколько способен судить, вы живете в вакууме. И я тоже, в некотором смысле уже порядочное время.
Рафаэлла посмотрела на него, в глазах были боль и решимость.
— Откуда знать, что нам когда-либо выпадет нечто, Алекс? Не исключено, что ваше чувство — иллюзия, сновидение. Меня вы не знаете. И все, что надумали обо мне, просто фантазии.
На сей раз он только мотнул головой и ласково потянулся губами к ее губам. Какое-то мгновение ощущал, как она напряглась, но обнял он ее так быстро и так крепко, что она не успела отпрянуть, а секундой позже уже и не желала того. Прильнула к нему, словно то был последний сберегшийся на земле человек, все тело ее стало дрожать от страсти, прежде неизведанной. А затем, едва дыша, она высвободилась, покачала головой, отвернулась.
— Нет, Алекс. Нет! — обратилась она к нему с пламенем во взоре. — Нет! Не делайте этого! Не соблазняйте тем, чего мне не позволено. Не позволено, сами знаете! — И снова отвернулась, плечи поникли, глаза наполнились слезами. — Пожалуйста, уйдите.
— Рафаэлла…
Она медленно приблизилась к нему, в непокое, глаза были огромными, черты лица обострились. И тут ему показалось, что она внезапно оттаяла под его взглядом. Пламень в очах сник, она смежила веки ненадолго, потом прильнула к нему, обхватила руками, губы ее стали жадно искать его губ.
— О, милая, люблю тебя… люблю… — Его слова были нежны, но настойчивы, она обнимала и целовала его со страстностью, таившейся больше семи лет. И затем, не задумываясь, он откинул розовый атласный купальный халат с ее плеч, склонился, целуя ее тело, а она стояла пред ним, богиня, которой он поклонялся с первой минуты, как увидел ее плачущей на ступенях. О такой женщине он мечтал, в такой нуждался, и не замедлил ее полюбить. Он ласкал, прижимал ее к себе, а Рафаэлла решилась всей душой отдаться ему. Казалось, уже целыми часами они целуются, прикасаются, прижимаются, впиваются друг в друга, пальцами лаская по коже. У нее началась дрожь в ногах, и тогда, прервав ласки, он схватил ее на руки, сбросив на ковер розовый атласный халат, и уложил ее в постель. — Рафаэлла? — Его губы произнесли ее имя вопросительно, и она в согласии кивнула ему с несмелой улыбкою. Он погасил свет, быстро скинул одежду и лег рядом с Рафаэллой.
Снова с жадностью стал касаться ее губами и руками. Она теперь чувствовала себя ровно во сне, будто такого быть не может, будто это нечто нереальное, и с самоотречением, самой ей неведомым, отдала она себя ему, и тело ее вздымалось, билось, извивалось в желании, которое прежде и не снилось. С таким же влечением Алекс вжимался в нее, достигая телом ее глубин, самой души, их руки сплелись, ноги слились в единую плоть, губы накрепко соединились в одном бесконечном поцелуе, пока не истек, не покинул их финальный миг наслаждения, когда они вместе словно пребывали на небесах.