Прекрасная незнакомка

Тогда они пошли к выходу, словно оба поняли, что незачем оставаться далее в этом доме, обоим от того будет слишком больно. Его рука лежала на ее плече, Рафаэлла была в слезах, так и дошли до ее дома. Лишь ненадолго обернулась она, стоя на крыльце, чуть помахала рукою на прощанье и быстро скрылась с глаз.

ГЛАВА XII

Следующие два месяца Рафаэлла словно была погружена в воду. Любое ее движение стало скованным, затрудненным, замедленным. Не шевельнуться, не задуматься, не шагнуть, трудно даже поддерживать разговор с мужем, который терялся в догадках, что же могло произойти в Нью-Йорке. Какая-то до враждебности пренеприятная размолвка с матерью, семейный скандал, фамильная тяжба. Лишь по прошествии нескольких недель решился он обсудить эту тему, но когда попытался, Рафаэлла вроде не услышала его.

— Что-то случилось с твоей мамой, ма ленькая моя? Она настаивала, чтобы ты проводила больше времени в Испании? — Нап расно дожидался он ответа, неспособный представить себе, что порождает такое страдание во взоре Рафаэллы.

— Нет, нет… ничего такого? — А что-то ведь было. Но что?

— Кто-нибудь заболел?

— Нет. — Она набралась отваги улыбнуться. — Вовсе нет. Просто я очень утомилась, Джон Генри. А ты не беспокойся. Мне надо чаще бывать на воздухе. — Но и продолжительнейшие прогулки не помогли. Сколько ни броди из конца в конец Пресидио, у маленького пруда близ Дворца пяти искусств, даже вдоль берега залива, после одолевая крутой холм. Как ни устанешь, ни запыхаешься, ни обессилеешь, и как ни удерживай себя, забыть Алекса, ей не под силу. Она ловила себя на том, что сутки напролет только и думает, чем он занят, в каком настроении, на работе он или в своем домике на Вальехо. Выходило, в любой час дня ей надо знать, где находится Алекс. При этом она понимала, что в любом случае не увидит его больше, не коснется, не обнимет. Осознание этого причиняло разящую боль, обострившуюся наконец до такой почти степени, будто она окоченела, а взор остекленел.

В день Благодарения она сидела у Джона Генри, шевелилась словно робот, глаза были отсутствующие и тоскливые.

— Еще индейки, Рафаэлла?

— А? — Она уставилась на него, но вроде и не поняла вопроса. Одна из горничных стояла рядом, держа блюдо, и безуспешно пыталась привлечь ее внимание, пока не взял это на себя Джон Генри. Праздничный ужин проходил в его спальне, подавали с подносов, чтобы хозяин мог оставаться в постели. Здоровьем он еще поослаб за последние два месяца.

— Рафаэлла!

— Да! А… Нет… Извини… — Глядя вбок, она мотнула головой, села к нему поближе, дабы поддержать беседу, но сегодня он к этому часу явно переутомился. Через полчаса после ужина подбородок поник на грудь, веки сомкнулись, он издал тихий храп. Сиделка, стоявшая около, аккуратно убрала поднос с кровати, сменила ему позу, положив ниже в постели, и дала знак Рафаэлле, что той можно уйти. Медленно-медленно пересекла Рафаэлла длинный зал, направилась в свои комнаты, в мыслях ее царил Алекс, и тут она, словно под гипнозом, приблизилась к телефону. Неверный шаг, самой было понятно. Но можно ведь позвонить, наконец, поздравить с Днем Благодарения. Что дурного? Да все, уж если она собралась избегать Алекса. Даже звук его голоса, взгляд в его глаза, его прикосновение, все это повергнет ее вновь в сладостные силки, из которых так нелегко было высвободиться. Из чести, из чувства долга она отчаянно старалась это сделать, а теперь, набирая номер его телефона, ведала, что старания пошли прахом. Не хотелось ни минутки более оставаться вдали от него. Не могла она. Ну, не смогла. Сердце забилось, когда в трубке прозвучал звонок. Казалось, вечность миновала, прежде чем он ответил, но позвонив, уже не остановиться.

— Алло? — Она зажмурилась, услышав Алекса, облегчение и страдание и возбуждение поглотили ее.

— Да-да. — В первое мгновение он не узнал голос, потом глаза его враз распахнулись, и он, не выпускал трубки, будто впал в шок.

— О, Бог мой.

— Нет, — улыбнулась она мягко. — Всего-навсего я. Звоню, чтоб поздравить тебя с Днем Благодарения.

Возникла пауза.

— Спасибо. — Голос звучал напряженно. — Как живешь?

— Я?… Прекрасно… — И сразу приняла решение высказать ему все. Пусть он передумал, пусть разлюбил ее, пусть завел себе другую. Она должна сказать ему все. Хотя бы напоследок. — Совсем не прекрасно… ужасно… Не могу… — перехватило дыхание, когда она вспомнила двухмесячные мученья и опустошенность. — Не могу больше так жить. Не могу это вынести… О, Алекс… — Неожиданно для себя, она принялась плакать — от огорчения и в равной степени от облегчения. Наконец-то опять говорит с ним. И начхать, коли мир разом сгинет. Такой радости она не знала долгие месяцы.

— Ты где? — спросил он резко.

— Дома.

— Жду тебя на углу через пять минут.

Она собиралась возразить, собиралась заявить, что этого нельзя, но не было сил бороться долее. И желание такого не было. Молча кивнула она в подтверждение, потом произнесла:

— Приду.