Прекрасные изгнанники

Мы с Джинни каждый день выходили в город. Я звала ее Гэрри, а она меня — Матт. Ну до чего же здорово было иметь подругу, с которой можно поделиться своими мыслями! Я рассказывала ей об Эрнесте: конечно, не раскрывала всю подноготную нашего брака, но слегка приоткрыла завесу. Например, пожаловалась на то, что не желаю быть всего лишь супругой Хемингуэя, а хочу оставаться Мартой Геллхорн. Джинни прекрасно понимала меня, и я даже начала фантазировать, что, когда придет время возвращаться на Кубу, я могу попробовать уговорить ее поехать со мной. Мне казалось, что, когда рядом постоянно будет такая замечательная подруга, наша жизнь с Эрнестом непременно наладится.

В свободное время журналисты обычно собирались либо в «Дорчестере» — там «Нью-Йорк таймс» открыл свой магазинчик, который быстро обрел популярность, — либо в «Савое», где у «Геральд трибьюн» был свой офис. Мы с Джинни проводили большинство вечеров в компании коллег в одном из этих обязательных к посещению модных мест. Ели то, что позволяла карточная система, и пили все, что могли раздобыть. Джинни перезнакомила меня со многими людьми: с венгерским писателем Артуром Кёстлером, чей роман «Слепящая тьма» принес ему славу, хотя и довольно скандальную; с английскими литераторами Ивлином Во и Сирилом Коннолли, которые оказались не такими уж чопорными; с парнем, собиравшимся занять пост посла Франции в Алжире, как только Франция станет настолько свободной, что ей потребуется посол. Однажды вечером этот будущий посол вместе со своей женой остановились возле номера Джинни. Она была уже в папильотках и намазала лицо кольдкремом, но все равно пригласила их войти, и мы мгновенно стали лучшими друзьями.

Я познакомилась с корреспондентом «Лайф» Биллом Уолтоном и с писателем Ирвином Шоу. Я их путала, потому что они вечно вертелись возле одной и той же американской девицы по имени Мэри Уэлш, которая время от времени писала для журналов «Лайф» и «Тайм» и всегда ходила в тонких свитерах без лифчика, демонстрируя окружающим, как холодно бывает, когда весь уголь уходит на нужды фронта. А еще поговаривали, что она спит то ли с Уолтоном, то ли с Шоу, то ли с ними обоими. Я встречалась в Испании с ее мужем, блестящим австралийским журналистом Ноэлем Монксом: он был первым корреспондентом, который побывал в Гернике после того, как ее разбомбили фашисты. Мне казалось, что, если эта Мэри Уэлш собирается действовать за спиной своего замечательного мужа, ей следовало бы вести себя немного скромнее.

Кто-нибудь из компании нет-нет да и спрашивал меня, когда же к нам присоединится Хемингуэй. Я была не против, если такие вопросы задавали друзья, но, откровенно говоря, начала сомневаться в том, что новые знакомые относятся ко мне с симпатией просто потому, что я им нравлюсь, а не потому, что я понравилась Хемингуэю. Нетрудно догадаться, какой они видели меня со стороны: ничем не выдающаяся жена выдающегося мужа.

Работа военного корреспондента в Лондоне отличалась от таковой в Испании. И недаром Эрнест выдвигал этот аргумент, отказываясь уезжать с Кубы. Пессимистические репортажи не приветствовались, и, естественно, нам вменялось в обязанность подавать тексты на рассмотрение бдительному цензору, который за годы войны обучился искусству заворачивать даже самые, казалось бы, безобидные статьи. Однако мои репортажи для «Кольерс» не были пропагандой, к которой Эрнест относился с нескрываемым презрением: как далеко и как быстро продвигаются наши войска, как мы направо и налево громим немцев и итальянцев, словно бы те даже не пробуют отбиваться. Цензоры меня практически не беспокоили.

Я ездила в Линкольншир, чтобы сделать репортаж о летчиках из бомбардировочной авиации. Эти молоденькие английские ребята, совсем еще мальчишки, понимали, что многие из них вряд ли доживут до окончания войны. И этим пониманием были приправлены их шутки и их профессиональный сленг, это чувствовалось в том, как они напряженно прислушивались, ожидая уловить звук мотора возвращающегося бомбардировщика, даже если была не их очередь вылетать на задание. Глядя на них, я вспоминала тот материал, который Клоп написал в Испании — о Рэйвене, изувеченном парнишке из Питтсбурга. Я даже подумывала подать рапорт, чтобы мне разрешили отправиться в рейд с кем-нибудь из пилотов, но у меня так и не хватило на это храбрости.

Вернувшись в Лондон, я даже не успела дописать материал о них, когда узнала, что застенчивый паренек по имени Скотт, с которым я особенно подружилась в той командировке, не вернулся с задания. Я писала, не в силах сдержать слезы, и, когда статья была закончена, долго потом еще не могла успокоиться. В письме я поделилась с Эрнестом тем, какое сильное впечатление произвели на меня эти ребята, и добавила, что не смогла бы все это понять и прочувствовать, если бы не встретилась с ними лично.