Прекрасные изгнанники

Если бы не Клоп, я могла бы оставаться там до бесконечности, но после того январского письма от него стали приходить послания одно мрачнее другого. В день, когда закончилось его последнее патрулирование, Эрнест снова написал, что собирается присоединиться ко мне в Европе, только в этот раз назвал себя старой лошадью, которую принуждают прыгать через препятствия. Утверждал, что это я виновата в том, что он завязал с охотой на подлодки, да еще вдобавок я лишила его возможности написать об этом роман, потому что журналистика сотрет в его голове то, что могло бы стать прекрасной историей.

Хемингуэй поставил мне по телеграфу ультиматум: «Или ты корреспондент на этой проклятой войне, или женщина в моей постели». Принялся обвинять меня в том, что я постоянно бросала его в одиночестве все эти долгие пять месяцев. И не важно, что все время, пока меня не было, он или выходил в море на «Пилар», или готовился к патрулированию, или ждал, когда можно будет выйти патрулировать, то есть без малейших колебаний оставил бы меня, находись я в это время на Кубе. Ничего, утешала я себя, Эрнест упрекает меня не всерьез: это все депрессия, или алкоголь, или и то и другое. Он же пообещал, что приедет, а когда приедет, то все непременно снова наладится, как в Испании: мы будем делать одно общее дело и любить друг друга.

В марте Хемингуэй не написал ни слова о том, что собирается в Нью-Йорк, а ведь на то, чтобы выправить проездные документы, ему потребовалось бы недели две, не меньше.

Следующее письмо он закончил словами: «Всего хорошего, Бонджи», и это было похоже на точку в наших отношениях.

Я читала это письмо, прислонившись спиной к высокому валуну, а где-то впереди стреляли из пулемета: «ронг-караронг-ронг-ронг». Я соскользнула на землю, села и еще раз перечитала все от начала и до конца, пытаясь найти какие-то другие слова, хоть какой-то намек на то, что Эрнест просто хочет меня спровоцировать, поскольку нарушил свое обещание и теперь пытается перевести стрелки на жену.

Сложив листок в очень маленький квадратик, я засунула его в задний карман брюк. Я старалась не думать о том, что, возможно, это последнее письмо от Эрнеста, прикидывала, сколько времени займет обратная дорога на Кубу, и понимала: надо срочно что-то предпринять. А вдруг в моей кровати уже спит другая женщина? Нет, что за ерунда, одернула я себя, конечно же, это попросту невозможно. Хотя… Когда-то, еще до знакомства со мной, у Хемингуэя был роман с женщиной, о которой мне рассказывал Швед, с той самой, что любила быструю езду и эти глупые игры вроде «Кто первым струсит». И она, между прочим, была с Кубы, жена какого-то состоятельного американца, который жил на острове. Не исключено, кстати, что она и до сих пор там живет. А может, и нет. Возможно, у Эрнеста появилась другая. Да мало ли там вообще соблазнительных красоток?

Все, решила я, возвращаюсь на Кубу прямо сейчас.

Но потом поняла, что это бессмысленно. Да, я любила Эрнеста, а он любил меня. Но я не могла жить его жизнью. Вернее, не могла жить только его жизнью, не оставив пространства для своей собственной. Однако Хемингуэй ни за что бы не пошел на компромисс. Он никогда бы не стал жить моей жизнью и даже мне бы этого не позволил. Не захотел бы или не смог? Какая разница, результат один.

Спустя несколько дней в «Кольерс» появилась посвященная мне колонка: Клоп характеризовал меня как журналистку, которая отправилась на место действия за своей историей, напишет ее и вернется домой. И что-то в его словах заставило меня подумать о том, что еще не все кончено, надо попробовать оторвать его от Кубы и привезти в Европу, туда, где мы были по-настоящему счастливы, причем дольше чем две недели подряд. «Финка Вихия», Сан-Франсиско-де-Паула, Куба

Март 1944 года

Когда я вернулась на Кубу, Эрнеста было просто не узнать. Мужчина, который был зациклен на том, чтобы весить не больше девяноста килограммов, ради чего каждое утро взвешивался и фиксировал цифры на стене в ванной, теперь тянул как минимум на центнер, и вдобавок у него поседела борода. Я сказала мужу, что он замечательно выглядит, но на самом деле лишний вес и борода делали его похожим на старика. Моя прекрасная «Финка» тоже пришла в запустение: повсюду бродили и валялись какие-то подозрительные личности, которые, похоже, вообще никогда не мылись.