Прелесть

Верзила, я обязан. Или ты забыл, для чего я здесь? С единственной целью — выяснить, каков Юпитер на самом деле. Сведения собраны, и теперь я могу их доставить.

«Ты мог это сделать давным-давно, — произнес где-то в глубине разума другой голос, далекий, слабый голос человека, преодолевший нынешнюю юпитерианскую сущность Фаулера. — Но трусил, а потому все откладывал и откладывал. Страшился возвращения, вот и бежал дальше. На самом деле ты боишься вновь стать человеком».

Я останусь, — произнес Верзила.

Нет, не произнес — это были не слова, а чувственный посыл: одиночество, душевная боль от близкого расставания. Как будто на миг объединились два разума.

Фаулер стоял молча; в нем росло отвращение. От мысли, что предстоит превратиться в человека. Снова это немощное тело, этот хилый ум…

Я бы с тобой полетел, — сказал Верзила, — но мне-то уж точно там не выдержать. Сюда бы уже не вернулся. Ты же помнишь, как я там едва не помер. Старый был, блохастый. Зубы до корней сточены, пищеварение совсем никудышное. А кошмары какие снились! Будто я совсем еще щенок, гоняюсь за кроликами, а в конце сна кролики гонялись за мной.

Ты остаешься, — сказал Фаулер. — Я обязательно вернусь.

«Хоть бы удалось им объяснить, — подумал он. — Хоть бы они поняли. Получится ли?»

Он поднял могучую голову и устремил взгляд к далеким склонам, вздымавшимся к горным вершинам, что тонули в розовато-фиолетовой дымке. По небу прозмеилась молния, окрасив облака и дымку восхитительным пламенем.

Фаулер неохотно поплелся вперед. С ветерком прилетел аромат, и Кент стал пить его всем телом — точно катающийся в кошачьей мяте кот. На самом деле это был не запах, но более близкого слова, пожалуй, не подобрать. Надо бы человечеству в обозримом будущем создать новую терминологию.

«Ну как объяснить, — подумал Фаулер, — что этот плывущий над землей туман и этот запах — суть чистое наслаждение?»

«Надо бы им понять и кое-что еще, — размышлял он. — Каково это, когда ты не нуждаешься ни в пище, ни в сне, когда тебе нипочем весь спектр депрессивных неврозов, которым так подвержен человек».

Да, такие вещи наверняка будут поняты, поскольку их можно объяснить простыми словами. Словами уже существующего языка. Но как быть со всем прочим? С теми явлениями, что требуют нового лексикона? Как быть с эмоциями, которых человек сроду не знал? Со способностями, о которых он не смел и мечтать? С ясностью ума, с легкостью восприятия — с возможностью задействовать мозг целиком, до последней клетки? Со всем тем, что ты можешь вытворять на одних инстинктах, а человек не может, поскольку его тело не обладает необходимыми для этого чувствами?

«Я все это запишу, — сказал он себе. — Найду время и запишу».

Но он понимал: письменное слово — слабое средство убеждения.

Фаулер побрел к куполу — туда, где виднелась выпуклость телевизионного порта. По прозрачному корпусу сбегали ручейки сконденсированной из тумана влаги. Кент встал на дыбы, чтобы заглянуть прямо в порт.

Ему самому, конечно, ничего не разглядеть, зато люди, находящиеся внутри, заметят его. Эти люди сидят там постоянно, наблюдают из укрытия за буйством юпитерианских стихий, за ревущими ураганами и аммиачными ливнями, за пробегающими мимо смертоносными метановыми облаками. Только таким видится людям Юпитер.

Фаулер поднял переднюю лапу и быстро написал печатными буквами справа налево. Пусть в куполе узнают, кто пожаловал, и введут правильные параметры для конверсии. Иначе он окажется не собой, а каким-нибудь Алленом, или Смитом, или Пельтье. И это будет для него равносильно смерти.

Аммиачный дождь вмиг размазал буквы. Фаулер снова написал свою фамилию. Пусть знают, что один из тех, кого превратили в прыгуна, вернулся с докладом.

Он опустился на землю и резко развернулся лицом к двери, что вела в конверсионную камеру. Дверь пришла в движение, медленно отворяясь наружу.

До свиданья, Верзила, — ласково подумал Фаулер.

Еще не поздно, — зазвучало в мозгу предостережение. — Ты еще не там. Еще не изменен твой разум. Ты можешь повернуться и убежать.

Собрав волю в кулак, мысленно скрипя зубами, Фаулер двинулся вперед. Подошвами лап ощутил металл двери, через миг почувствовал ее движение за спиной. Успел поймать последнюю отрывистую мысль Верзилы — и оказался в кромешной тьме.

Прямо впереди ждала конверсионная камера, и Фаулер пошел к ней по пологому пандусу.

«Однажды отсюда вышли человек и собака, — подумал он, — а теперь возвращается только человек».